Современный югославский детектив
Шрифт:
Тишину прервал скрип открываемой двери. Я узнал голос Джурича, возбужденно выкрикнувший:
«По курсу патрульные катера! Что делать?»
Црнкович ехидно захихикал:
«Малин соскучился! Ищет меня!»
Левняк выругался, а Райхер успокаивал его, как, я не понял: лента в этом месте была повреждена. Затем Райхер приказал Джуричу:
«Вели негру держаться вплотную к берегу. Они нас ищут в море: думают, мы в Италию идем. Погасить все огни. Подойдем к Порторожу как ни в чем не бывало. Яхта зарегистрирована по всем правилам. Никто
Стукнула дверь — вероятно, вышел из каюты Джурич. Так я и знал, на других валит, а про свои художества скромно молчит!..
«Подгазуйте–ка его еще!» — приказал Райхер. Голос совершенно спокойный. Левняк, заметно встревоженный, произнес:
«А что, если спросить его, кто этот Малин, которого он упоминал? Пусть опишет!»
«Ни в коем случае! — отрезал Райхер. — Не надо его сбивать с мысли. Какая нам разница, как этот человек выглядит, ведь за нами гонится не один он, вся полиция этого района. Да это и не важно. Вы же знаете мой план!»
После паузы Райхер вернулся к разговору с Црнковичем:
«Итак, перейдем к письму?»
«Давайте. Я готов. Можете читать!»
Послышался шелест бумаги. Я посмотрел на Црнковича: он с напряженным вниманием следил за разговором, записанным на магнитофон.
«Это письмо, — объяснял Райхер, — я изъял из архива AMT–VI перед самым концом войны. Чтобы облегчить вам дешифровку, могу сказать, что письмо содержит сведения о том, где спрятаны три картины Тициана, две — Джотто и пять картин Тинторетто. Полковник СД Циммерман не успел их вывезти и был вынужден спрятать где–то на территории Италии, перед тем как оказался в плену у американцев. К счастью, ему удалось отправить это письмо… Полотна оцениваются в миллионы… Миллионы долларов, Црнкович! Помните про вашу долю, которая может быть увеличена!»
Црнкович рассмеялся — из магнитофона смех его прозвучал глумливо — и сказал:
«Ладно, ладно! Давайте ваше письмо!»
Райхер начал диктовать шифр:
«Бэ… Семьдесят… Эф… Гэ–ка–эр… Эль–эм–пэ–эф… Двойное вэ, точка… Арабское тридцать девять… Римское два…»
«Это не римское два, прописная удвоенная и!.. Дальше!»
Райхер продолжал:
«Большая единица, два зэ… Арабское семь…»
Я покосился на Црнковича, который внимательно вслушивался. Лицо у него было напряженным, глаза же довольно поблескивали. Он уже разгадал послание полковника. Видимо, оно содержало совсем не то, что надеялся узнать Райхер, иначе Црнкович не демонстрировал бы столь откровенно свое злорадство.
Голос Райхера бубнил:
«Три раза буква эм… Большое гэ…»
Црнкович не выдержал и расхохотался, а секунду спустя хохот удвоился — к нему присоединился хохот из магнитофона. Указав на него рукой, Црнкович хотел мне что–то объяснить, но замолчал, так как послышался голос Райхера:
«Что тут смешного? Ну?»
Только секунд через десять Црнковичу удалось побороть смех, и голос его стал отчетливо слышен из магнитофона:
«Придется вас огорчить,
И он опять расхохотался.
«Да скажите вы, наконец!» — вспылил Райхер. Црнкович перестал смеяться.
«Да, письмо действительно отправил полковник Циммерман, — наконец заговорил он без смеха. — Но в нем ни намека на картины Тинторетто и прочих. Это всего–навсего прощальный привет: полковник сообщает, что ему не вырваться из окружения. Он даже не уверен, удастся ли пилоту пробиться с этим письмом… Еще он извещает, что немецкая армия в северной Италии капитулирует через день или два!..»
Отговорив это, Црнкович снова впал в безудержную, прямо–таки безумную веселость. Во всяком случае, тот Црнкович, магнитофонный. Я покосился на Црнковича, сидевшего рядом. Он тоже с трудом удерживал смех. Ему было от чего веселиться: он–то, знавший шифр, понял все еще до того, как собственным голосом объяснил немцу, сколь тщетны были его усилия.
«Црнкович, уймитесь!»
После этого окрика секунд десять слышался только шорох — лента опять была повреждена. Потом магнитофон заговорил сердитым голосом Левняка:
«И не пытайтесь меня обмануть! Уж настолько–то я немецкий знаю!»
«Но он… он, может быть, бредил…» — пытался оправдаться Райхер. Голос был неуверенный. Голос Левняка, напротив, звучал весьма решительно:
«Нет! «Райский газ“ действовал как полагается. Мы проиграли, то есть вы поставили не на ту карту! Это письмо — сплошной пшик! К счастью, только вы всадили денежки в это предприятие, и я не теряю ничего. Теперь нам остается убраться отсюда подобру–поздорову!»
Райхер долго не отвечал, как бы подтверждая справедливость сказанного. Црнкович голоса не подавал. Снова, видимо, впал в забытье.
Немного погодя Левняк сердито произнес:
«Ну, придумайте же что–нибудь!»
Райхер откашлялся и проговорил:
«Мы сейчас в Портороже. Бежать яхтой нет смысла: патрульные катера идут следом… Существует лишь одно приемлемое решение…»
Левняк понимающе хохотнул:
«Недурная мысль… Распускаем штат и позволяем югославской полиции переловить всех, кроме нас… Джурича и Бресла отправим сушей… Кьеза где–то пьет. Надо его найти и уговорить увести яхту куда–нибудь. Црнкович и Мандич останутся здесь… Негр тоже… А мы в Портороже подождем оказии и незаметно исчезнем…»
«Да, но…» — попытался возразить Райхер, однако Левняк не дал ему договорить.
«Уж не боитесь ли вы за свое славное имя? Или вы забыли, что в паспорте у вас стоит — Генрих Клоп?.. Что до меня, я ничего не опасаюсь… Когда полиция найдет и перехватает всех, ей будет не до нас. Она займется тем, что попало в лапы…»
Вот тут ты ошибаешься! Мы предпочитаем заниматься тем, чем считаем нужным заниматься!
«Разумеется, никому из наших ни слова про это», — продолжал Левняк.
Тут лента кончилась. И магнитофон замолк.