Современный югославский детектив
Шрифт:
— Итак, подведем черту. Во–первых, надо выявить всех заинтересованных лиц. Во–вторых, любопытно узнать, кто фотографировал девушку. Сначала мне это представлялось неважным, но, думается, тут есть какая–то взаимосвязь. В общем, дел много. Хотя все, так сказать, технического свойства. Я не знаю, сможешь ли ты чем–нибудь нам помочь.
— Ну, если технического… — протянул Гашпарац. — Знаешь, о чем бы я тебя попросил? Не могу ли я кое–что предпринять самостоятельно, завтра например…
— Самостоятельно?
— Это звучит, может, слишком серьезно, я знаю, хотя ничего особенного и я буду осторожен… Мне бы хотелось побеседовать
— Ну смотри… в общем я не против. Проверим, не ошибся ли ты в выборе профессии.
Штрекар уехал, и шум его автомобиля утонул в уличном гуле Медвешчака. Гашпарац перешел в дом. И направился прямо к телефону.
— Госпожа Надьж? Говорит Гашпарац. Вот, я уже вас и беспокою.
Она оставила ему свой номер телефона и сама обещала сообщить, если вспомнит еще что–нибудь.
— Очень кстати, — сказала она. — Я собиралась вам звонить. Но сначала слушаю вас.
— Мне бы хотелось знать фамилию той машинистки, с которой мы беседовали несколько дней назад.
— Когда приезжали с инспектором? Ее зовут Лела Микшич. Зачем вам она?
— Теперь ваша очередь, — перебил ее Гашпарац, неприятно удивленный любопытством, что заставило его вспомнить о сомнениях, высказанных Штрекаром в адрес госпожи Надьж. — Так что же вы хотели мне сообщить?
— Я кое–что вспомнила. Не знаю, право, имеет ли это значение…
— Я вас слушаю.
— Фотографию она дала мне за три дня до того, как… у меня уж было все из головы вылетело, а Ружа возьми да и спроси, не потеряла ли, мол, я конверт. И потом она сказала то, что, думаю, вам следует знать.
— А именно?
— Она сказала, что в общем–то могла бы уничтожить конверт, но не должна этого делать, потому что некий человек ей бы тогда не поверил.
XII
Гашпарац шел пешком с каким–то непривычным ощущением и как бы заново открывал для себя Загреб. В последнее время он вообще мало двигался: до здания суда и обратно, и то чаще на машине, потом — домой; изредка — на места происшествий, к знакомым, и все. А сегодня нарушенным оказался не только распорядок дня, но словно бы изменилось его отношение к городу и горожанам. Он плохо знал людей вне своей семьи и узкого круга друзей или коллег. Наблюдал их лишь в ходе судебных процессов и разбирательств. Жизнь, привычки, страсти и горести посторонних представлялись ему некими абстракциями, и он привык рассматривать их только в одном аспекте: находятся ли они в соответствии или в противоречии с законом. Естественно, в юридической практике Гашпарац сталкивался с самыми невероятными человеческими судьбами, с, казалось бы, необъяснимыми и странными мотивами, толкавшими людей на преступления. Однако в силу привычки, на многое смотрел отстраненно — главным образом потому, что по характеру своей деятельности воспринимал преступления и поступки непонятных ему людей как нечто обозначаемое юридическим термином «действие», а действие может быть допустимым и недопустимым, правильным и неправильным. Поэтому его, в сущности, почти не интересовала чисто человеческая сторона дела. Сознавая это, еще в самом начале занятий адвокатурой, Гашпарац выработал для себя широкое и весьма расплывчатое определение понятия человечности и человеческих возможностей. В не лишенное скептицизма и фатализма представление свободно умещались все непредвиденные связи
А сейчас, из–за некоей Ружицы Трешчец, или, как ее называли, Белой Розы, он почувствовал себя вовлеченным в дело, стал одним из юридических случаев, и это вынудило его по–иному взглянуть на вещи, увидеть их в ином свете, в том беспокойном и интимном свете, в котором он воспринимал лишь свою собственную жизнь, семью, свой брак.
И словно заново открывал для себя Загреб, не имеющий никакого отношения к его работе и адвокатской конторе: спешили с рынка домохозяйки, на площади полно зевак. Он видел вереницу приехавших на экскурсию школьников, аккуратно подстриженных, в помятой одежонке, видел завсегдатаев кафе, поглядывающих на улицу сквозь огромные стекла. Он вспомнил студенческие годы, когда подрабатывал, продавая лотерейные билеты, целыми днями болтался по улицам, опьяненный жизнью большого города. Он шел по Загребу, почти забыв о цели своего утреннего похода.
В проходной «Металлоимпэкс» он спросил о Леле Микшич. Вахтер в серой форме пожарного, торопливо дожевывая тушеное говяжье легкое, объяснил, что ее можно вызвать по телефону. О цели посещения он не поинтересовался, потому что был обеденный перерыв. Гашпарац встретился с машинисткой в небольшом помещении, представлявшем собой нечто среднее между клубной комнатой и кладовкой: стулья, стол, в углу составлены знамена, плакаты и транспаранты, книжный шкаф с застекленными дверцами, в нем, кроме книг, несколько комплектов шахмат, кубки и переходящие вымпелы, по стенам — грамоты и дипломы.
Войдя, девушка вздрогнула, словно ожидала увидеть кого–то другого; впрочем, это могло ему и показаться. Вахтер сообщил ей по телефону, что ее хочет видеть «один товарищ». По лицу девушки пробежала легкая тень — не иначе, в душе она проклинала свою злую судьбу и свой длинный язык.
— Добрый день, — сказал Гашпарац. — Я пришел узнать, не вспомнили ли вы еще что–нибудь.
— В связи с Розой? Нет.
— Все–таки, может быть, присядем?
Не зная, с чего начать, Гашпарац предложил девушке сигарету и протянул зажигалку, потом закурил сам. Несколько затяжек они сделали молча. Адвокат подыскивал слова и вдруг начал, к собственному удивлению, с прямого вопроса:
— Прошлый раз вы сказали, что как–то в кино видели Ружицу Трешчец с молодым человеком. Вы не могли бы припомнить, когда это было?
— Надо подумать… Было холодно, я пошла в шубе, как раз незадолго перед тем купила… Да вроде бы шел снег, кажется снег, а может, дождь… Во всяком случае, это было зимой. Но не в январе, шубу я купила на январскую зарплату. Вероятно, в феврале. Мы встретились в «Балкане».
— И как, говорите, он выглядел?
— Светлый, вроде бы рыжеватый, среднего роста, коренастый. Одет хорошо.
— Не худой, нервный?
— Нет–нет, наоборот, скорее полноватый и держался очень спокойно, даже самоуверенно. На нем был красивый галстук и рубашка не наша, импортная… Да и Ружица ему не уступала… Я ее такой никогда не видела.
Гашпарац размышлял, как направить разговор в нужное ему русло. И снова решил идти напрямик.
— Скажите, вы могли бы его узнать, если б увидели?
— Сейчас? Не знаю… Не так–то уж я хорошо, да и совсем недолго… С другой стороны, старалась его рассмотреть, понимаете, любопытство, интересно было…