Современный югославский детектив
Шрифт:
В тот момент, когда он собирался опуститься в кресло, предназначенное для посетителей, в коридоре послышались шаги; он отошел к своему столу и, оперевшись на него рукой, застыл. В дверь постучали.
— Войдите!
Дверь медленно приоткрылась. Посетитель показался не сразу, словно, незримый, решил заглянуть в образовавшуюся щель и, убедившись в чем–то, удалиться. Наконец дверь открылась.
Это была госпожа Надьж с того предприятия, где работала Роза Трешчец.
Увидев Гашпараца, женщина непроизвольно подалась
— Простите, мне нужен адвокат Филипп Гашпарац.
— Я к вашим услугам.
— Вы? Почему вы?
— Я — Гашпарац. Милости прошу, входите.
— А разве вы не из милиции?
— Нет–нет. В милиции работает мой друг, Штрекар. Я помогаю ему в расследовании дела, поэтому и приезжал вместе с ним.
Она, очевидно, продолжала колебаться — потому ли, что не верила ему, или потому, что неожиданная ситуация сбила ее с толку. Гашпарац чувствовал — сейчас именно тот момент, когда женщина может повернуться и уйти или замолчать и не сказать ему то, ради чего пришла, а он не мог придумать ничего лучше и убедительней, как улыбнуться и сказать:
— Видите ли, у меня есть причины интересоваться этим делом. Войдите, пожалуйста, я вам все объясню.
Она решилась. Вошла и села в одно из кресел для клиентов. Гашпарац, поразмыслив, отважился сесть рядом, подчеркнув тем самым равенство их положений. Чтобы начать разговор, сказал:
— Если б я знал, что это дело интересует и вас, я бы сразу представился.
— А если б я знала, что вы…
— На короткой ноге с милицией, — с улыбкой продолжил за нее адвокат, — вы не пришли бы сегодня сюда. Ибо милиции вы не хотели сообщать, что вам известно мое имя. Верно?
— Пожалуй, да, — сказала она после небольшого раздумья. Потом вынула сигарету, он щелкнул зажигалкой, затянувшись, она закашлялась. Кашляла долго и тяжело, и было похоже, что женщина серьезно больна. Затем кашель ее отпустил.
— Вам лучше? — участливо спросил Гашпарац.
— Относительно, — ответила женщина. — Я, знаете ли, больна, и, кажется, серьезно.
Гашпарац решил, что разумнее не расспрашивать ее о болезни. Они молча курили. Беседу приходилось начинать снова. В конце концов она спросила:
— Какие причины заставили вас проявить интерес к этому делу?
Гашпарац, подумав, рискнул сказать правду. Так, полагал, он сможет и ее вызвать на откровенность.
— У нее нашли номер моего телефона, — начал он. — Я же с ней никогда ни о чем не разговаривал и даже не слышал о ее существовании. В милиции установили, что у девушки не было повода обращаться к адвокату. Это меня и заинтересовало. Согласитесь, странно обнаружить номер своего телефона в сумочке убитой женщины.
— Ах, вот как? — только и сказала посетительница.
— Кроме того, — продолжал Гашпарац идти
— В связи с этим я и пришла, — медленно проговорила женщина. — Только из–за этого.
— Да?
— Бандероль вам отправила я.
— Вы? А зачем? И откуда у вас эта фотография?
— Там была фотография? Я не знала. Она дала мне запечатанный конверт и бумажку с вашим именем и адресом конторы. И просила отправить только в том случае, если с ней что–нибудь случится: внезапно уедет, или заболеет, или сама еще раз напомнит.
— А не сказала, в чем дело?
— Нет. Я уже говорила вам — она была очень замкнутая. По правде сказать, я думала, речь идет о чем–то сентиментального характера… Что–нибудь связанное с этим парнем — Валентом, или, думала, у нее завелся кто–то другой, может как раз этот самый адвокат, то есть вы, может, речь идет о любви к женатому мужчине, человеку несвободному, знаете, как бывает, и в конверте что–то очень личное, какое–нибудь доказательство, сентиментальное воспоминание. Может, кому–то она хотела вернуть фотографию или письма, или…
Она снова закашлялась и долго кашляла. Гашпарац терпеливо ждал. Когда кашель прошел, она прибавила:
— Вот так. — Тем самым женщина подчеркивала, что кашель не помешал ей сообщить самое главное и она сказала все, что хотела.
— Это все, что вы можете мне сообщить в связи с бандеролью?
— Все. Может быть, еще лишь одно: она очень просила меня никому об этом не рассказывать, никому на свете, и не носить пакет с собой, а запереть его в письменном столе.
— И, таким образом, вы…
— Когда я услышала о ее смерти, я тотчас же, сама не знаю почему, вспомнила о нем. Подумала, не будет ли это с моей стороны ребячеством, и все–таки отправила, без обратного адреса, срочным письмом, так, как она просила. Мне казалось, я должна это сделать ради нее.
Наступила пауза. Гашпарац курил, а женщина безмолвно сидела в огромном кожаном кресле, совсем крошечная, словно еще уменьшившаяся после кашля. Текли минуты. Наконец Гашпарац проговорил:
— Я бы хотел вас кое о чем спросить. Мне понятно, отчего вы не хотели ничего рассказать милиции: таково было желание Ружицы. Понятно и то, что привело вас ко мне: желание узнать, что за всем этим кроется, не поможет ли это разыскать убийцу. Но почему вы пришли именно сейчас? Почему не пришли раньше или не отложили свой визит на будущее?
— Сначала я решила вообще ни во что не вмешиваться, — сказала госпожа Надьж, бледнея прямо на глазах. — Когда же милицейский инспектор спросил меня, не знаю ли я Филиппа Гашпараца и какая связь существует между ним и Ружицей, я поняла, что все куда важнее, чем какие–то интимные отношения, как мне представлялось раньше.