Совы в Афинах
Шрифт:
Пиксодар почувствовал, что они тоже не напускают на себя безразличия. Он сказал: “Вы напоминаете мне мужчин, возвращающихся домой к уродливым женам из дома прекрасной гетеры. Этот восточный шелк действительно настолько великолепен?”
“Боюсь, что это так, о наилучший”, - серьезно сказал Менедем. “Однако для своего рода то, что у тебя здесь есть, превосходно”. Он чувствовал себя мужчиной, хвалящим некрасивую жену за то, как она ведет домашнее хозяйство.
Пиксодарос со вздохом сказал: “Что ж, я могу надеяться, что восточный шелк останется
“Мы бы не приехали сюда, если бы не сделали этого”, - заверил его Соклей. “На данный момент шелк Коан - самая лучшая ткань, которую мы можем достать, и у нее будет готовый рынок сбыта в Афинах”.
“Пока”, - пробормотал карианин себе под нос. Менедем пожалел, что его кузен упомянул об этом, даже если это было правдой - возможно, особенно потому, что это было правдой. Пиксодар заставил себя расправить плечи, как мог бы сделать эллин. “У меня все еще есть лучший шелк, производимый во Внутреннем море”. Он говорил так, словно напоминал себе, а также родосцам.
“Конечно, знаете”, - успокаивающе сказал Менедем. “Мы всегда рады иметь с вами дело. Соклей так сказал - вот почему мы здесь”. Пиксодарос улыбнулся. Несмотря на это, ему, должно быть, было интересно, как долго он и его семья смогут оставаться процветающими. При жизни его сына? При его собственной? Или только еще год или два? Менедем думал, что это займет больше времени, но он не знал. Он бы не хотел вести бизнес с таким риском, нависающим над ним. По всем признакам, Пиксодарос тоже не беспокоился. Но он не беспокоился об этом, а вольноотпущенник беспокоился.
Когда они вышли из дома Пиксодароса, возможно, это чувство облегчения было частью того, что заставило Менедема посмотреть через улицу. “Ты знаешь, что я собираюсь сделать?” - сказал он. “Я собираюсь заглянуть в тамошний бордель для мальчиков. Хочешь пойти со мной?”
“Нет, спасибо”, - сказал Соклей. “Мне не очень нравятся мальчики”.
“Обычно я тоже этого не делаю”, - сказал Менедем. “Хотя сегодня мне этого хочется”.
“Веселитесь. Тогда увидимся в гостинице”, - сказал Соклей.
Содержателем борделя был толстый финикиец с курчавой бородой. В его греческом слышался гортанный акцент. “К вашим услугам, мой господин”, - сказал он. “Выбирайте сами”. Он помахал молодым людям в главном зале. Будь это женщины, они бы пряли, чтобы заработать ему дополнительные деньги. Некоторые из них были одеты в шелковые туники, какие могли бы носить женщины (Менедем подумал, не шелк ли это Пиксодара). Другие были обнажены.
Менедем указал на юношу лет пятнадцати, у которого на лице было меньше краски, чем у большинства мальчиков. “Я думаю, он”.
“Внимаю и повинуюсь”, - сказал хозяин шлюхи с поклоном. “Садьяттес, иди с этим человеком”.
Лидиец, подумал Менедем, когда раб поднялся на ноги. “Пойдем со мной”, - сказал мальчик, звуча скорее смиренно, чем соблазнительно. Комната, в которую он привел родосца, была маленькой и мрачной, без мебели, кроме
“Ничего особенного - все как обычно”, - сказал Менедем.
“Хорошо”. Вместо того, чтобы сразу наклониться, раб потянулся за кувшином. “Не добавишь ли ты сначала немного оливкового масла? Так... проще”.
Менедем снял свой собственный хитон. “Ну, почему бы и нет?” он ответил. “Давай, нанеси немного на меня”. Мальчик из борделя подчинился, осторожно отодвигая крайнюю плоть, когда он поднимался. Пальцы Садьяттеса были умелыми и знающими. “Теперь повернись”, - сказал Менедем через некоторое время. Мальчик повернулся. Менедем получил удовольствие. Садьяттес не подавал никаких признаков того, что берет что-то свое, но мальчики редко это делали. Менедем похлопал его по заду, затем дал ему оболос. “Вот. Тебе не нужно говорить этому парню с модной бородой, что ты получил это ”.
“Благодарю тебя, благороднейший”. Раб положил маленькую серебряную монету в рот.
Насвистывая, Менедем покинул бордель для мальчиков, что было больше, чем мог сделать Садьяттес. Когда он вернулся в гостиницу, Соклей спросил: “Как все прошло?”
Он на мгновение задумался, затем пожал плечами. “Ничего особенного”, - сказал он. “Просто как обычно”.
“Риппапай!" - Позвал Диокл.
– Риппапай! Риппапай! Гребцы согнули спины; некоторые из них кряхтели от усилия при каждом гребке. Соклей посмотрел в сторону анатолийского материка, который медленно проползал по правому борту. Затем, намеренно, он снова посмотрел по левому борту.
Гладкий горизонт, казалось, поднимался и опускался меньше, чем гофрированный. Словно показывая, насколько он это одобряет, он сказал: “Мне не нравится Икарийское море”.
“Нет, а?” Менедем ухмыльнулся ему. “Почему я не удивлен?”
“Потому что там самая бурная вода во Внутреннем море?” Предположил Соклей. Он сглотнул и молча приказал своему желудку оставаться там, где ему и положено. На данный момент казалось, что оно готово его выслушать.
Его кузен усмехнулся. “И все это время я думал, это потому, что ты сочувствовал Икаросу, который потерпел крушение где-то здесь”.
“На самом деле, я сочувствую Икаросу”, - сказал Соклей. “Я сочувствую Дедалу, который, в конце концов, сделал крылья своему сыну, еще больше. Хотел бы я знать, что плохого в стремлении к знаниям?”
“Люди должны в первую очередь руководствоваться здравым смыслом”, - сказал Менедем.
“Неужели?” Соклей поднял бровь. “И как человек может иметь хоть какое-то представление о том, что такое здравый смысл, не обладая знаниями? Предположим, ты скажешь мне это”.