Совы в Афинах
Шрифт:
Со всем достоинством, на которое он был способен, Соклей ответил: “Я не обязан это признавать, и я тоже не намерен”.
“Я думаю, ты только что это сделал”, - сказал Менедем и засмеялся громче, чем когда-либо. Он продолжил: “Вы тоже не видели никаких писцов, но я готов поспорить, что вы беспокоитесь о нашем папирусе и чернилах”.
“Нет. Это не так”, - сказал Соклей. “Я всегда могу продать папирус в Афинах. Этот полис использует его больше, чем три любых других в Элладе, включая Родос и Александрию. Я немного беспокоюсь о цене, которую мне придется взимать, потому что Химилкон
Они вышли через Пропилеи и начали спускаться по пандусу. Клеокритос был уже почти внизу. Ему не нужно было замедлять ход, чтобы осмотреть достопримечательности; он мог приехать сюда, когда пожелает. Менедем оглянулся на Парфенон. “Если кто-нибудь когда-нибудь разграбит это место ...”
“Прикуси язык!” Воскликнул Соклей. “Даже македонцы считают, что изображение Афины Фидием стоит больше как искусство, чем как добыча, и они самые жадные люди в мире. Если они оставят это в покое, любой бы - я надеюсь ”.
“Ну, я тоже”, - сказал Менедем. “Что это за фраза, которую использовал ваш любимый историк - ’достояние на все времена’? Она тоже подходит статуе”.
Соклей попытался представить сурового Фукидида своим - или чьим-либо еще -любимцем. Он почувствовал, что терпит неудачу. Желая подколоть самого себя, он сказал: “Я уверен, что вы стремитесь стать тем, кто продает наши розовые духи всем гетерам Афин”.
“Кто-то должен это сделать”, - весело сказал Менедем. “Они хорошо платят”.
“Убедитесь, что вы получите это серебром, а не чем-то таким, что я не могу занести в бухгалтерские книги”, - сказал Соклей.
Его кузен ухмыльнулся. “Действительно, войдите!” Соклей поморщился. Он оставил себя открытым для этого, и Менедем, не теряя времени, воспользовался этим. “Я знаю разницу между совами и поросятами, лучший”, - добавил Менедем. “Если я получу что-то другое, это будет вместе с драхмай, а не вместо них”.
“Хорошо. Однако, зная тебя, я подумал, что должен убедиться”, - сказал Соклей. Возможно, он был несправедлив; Менедем разделял бизнес и удовольствия ... большую часть времени. Прикрыв глаза ладонью, Соклей посмотрел на юго-запад. “Отсюда видно все вплоть до моря. Если бы у меня было достаточно хорошее зрение, я мог бы выделить "Афродиту " среди всех других кораблей, пришвартованных в Пейреусе.”
“Ястреб не смог бы этого сделать, не отсюда”, - сказал Менедем.
“И даже если бы это было возможно, ему было бы все равно”, - согласился Соклей. “Но мы должны быть в состоянии сделать наше зрение острее”.
“Как?”
“Я не знаю. Хотел бы я знать. Приложив ладонь к уху, вы лучше слышите. Приложив обе ладони ко рту, вы делаете свой голос громче. Мы должны быть в состоянии сделать что-то, чтобы помочь нашим глазам ”.
“Мы должны быть в состоянии делать все то, чего не можем”, - сказал Менедем. “Я бы хотел иметь возможность делать это, например, десять раз в день”.
“Если бы ты мог, ты бы никогда не сделал ничего другого”, - сказал Соклей.
“Кто бы захотел заниматься чем-то другим, если бы вместо этого мог заниматься этим?”
“Ты
“Потому что мы не знаем как”, - ответил Менедем. Соклей привел прекрасный, безупречно логичный аргумент - но тот, который разлетелся на куски, как дешевый кофейник, когда Менедем поставил на него жесткий, заостренный факт. “Мы тоже должны уметь летать. Птицы могут. Летучие мыши могут и бабочки. Почему не люди?”
“Икарос и Дедал сделали это, если верить мифу”, - сказал Соклей.
Менедем был более склонен, чем Соклей, серьезно относиться к мифам и легендам, но не к этой. “Это всего лишь желание, а не правда, и ты знаешь это так же хорошо, как и я”, - сказал он. “Время от времени какой-нибудь бедный дурак, который думает, что это правда, делает себе крылья, поднимается на крышу или утес и спрыгивает с них. Если ему повезет, он ломает лодыжку. Если это не так, он ломает свою дурацкую шею или расплющивает себя, как лепешку. Прав я или нет?”
“О, ты прав, лучший, в этом нет сомнений - на данный момент”. Соклей прибегнул к единственному аргументу, который был у него наготове: “Но мы можем узнать то, чего не знаем сейчас. Алфавит позволяет памяти проникать дальше, чем это было возможно раньше. Железо явно было чем-то новым во времена Гомера - он называет его ‘трудно кованым’. Поскольку это одновременно сложно и дешево, мы можем делать с ним то, чего не смогли бы с помощью одной бронзы. Может быть, какой-нибудь ремесленник придумает, как расширить наше зрение или заставить нас тоже летать ”.
“Ну, может быть”, - сказал Менедем. “Однако я не собираюсь задерживать дыхание”. Он сделал небольшой прыжок с конца пандуса на грунт юго-восточного угла агоры. “Я собираюсь вернуться к Протомахосу”.
“Ты надеешься, что его там нет”, - в смятении сказал Соклей.
Его кузен вскинул голову. “Не средь бела дня. Рабы заметят и, скорее всего, проболтаются. Хотя сегодня вечером… Мы должны посмотреть, что он предпримет”. Он поспешил прочь. Пока Соклей следовал за ним, он задавался вопросом, ударит ли Менедем по голове лекифосом, который он нес, выбьет из Менедема хоть какой-то здравый смысл. Судя по имеющимся у него доказательствам, скорее всего, нет. Очень жаль, подумал он. Как бы я хотел, чтобы так и было.
Менедем поклонился Клеокриту. “Вот масло, благороднейший”, - сказал он, указывая на лекифои, выстроившиеся во дворе Протомахоса.
“Десять рядов по семь кувшинов плюс один. Пусть Деметриос и его друзья насладятся ими”.
“Это красивая фаланга”, - с улыбкой сказал человек Деметрия с Фалерона. Он указал на пару мужчин, которые последовали за ним. Большинство из них выглядели как рабочие, нанятые на день, чтобы носить кувшины с маслом. Эти двое отличались: оба были лучше одеты и выглядели ярче, чем их товарищи. Они несли кожаные мешки хорошего размера. Еще слуги Деметрия, рассудил Менедем. Клеокрит продолжал: “У них твое серебро для тебя”.