Союз Аустерлица
Шрифт:
— И неужели этот молодой эрцгерцог тоже состоит в вашем тайном братстве Свидетелей? — спросил я.
— Да, князь, представьте себе, что он один из нас, поскольку идея возрождения Великой Моравии находит серьезную поддержку даже среди молодежи, — ответил граф.
— Простите, но для меня достаточно странно видеть среди людей, поставивших себе целью возрождение старинного славянского государства, больше австрийцев немецкого происхождения, нежели славян истинных. Или я не прав? — задал я вопрос, который мучил меня.
— В чем-то вы правы, князь, но, поймите же, наконец, что в политике национальность самих лидеров, которые провозглашают великую идею, не имеет
Мы продолжали подниматься по холму, и с каждой минутой тишину зимнего леса все больше нарушали звуки, доносящиеся из военного лагеря: голоса солдат и ржание лошадей. Я понимал, что вскоре мы уже окажемся и в самом лагере. Где, наверняка, граф устроит мне встречу с этим молодым эрцгерцогом. Похоже, для этого он меня на конную прогулку и пригласил, раз так этого эрцгерцога расхваливает по дороге. И я сказал, обдумывая слова графа:
— Вот вы говорите мне о великой идее возрождения большой древней страны, но как можно объединить людей, если сами они не уверены уже в своем происхождении? Мы все-таки живем в мире, где кровное происхождение и земля, на которой родился, до сих пор имеют важнейшее значение для того, чтобы человек мог чувствовать свою причастность к той или иной национальности. А, если такой уверенности у людей в отношении, например, вашей принадлежности к их национальности, нет, то как вы можете быть уверены, что ваши сторонники не предадут вас в самый ответственный момент?
Граф, казалось, не был удивлен моим вопросом. Он опять придержал своего коня и, взглянув на меня с серьезностью учителя, заставив меня почувствовать себя на мгновение несмышленым учеником, ответил:
— Князь, история полна примеров, когда идеалы для людей важнее происхождения. Вспомните, как великие империи падали, когда их правители забывали о духе своего народа. Или, наоборот, как чужаки, пришлые варвары, устанавливали власть над народами гораздо более древними, чем они сами. Мы же не можем позволить себе роскошь сомневаться сейчас в нашем единстве. Для нас очень важно, чтобы каждый, кто присоединяется к нашему делу, чувствовал, что он часть чего-то большего, чем он сам. Это и есть наша задача — создать прочную связь между нами и народом. И мы успешно делаем это, поскольку в сердцах у людей, населяющих эти земли, до сих пор живет Великая Моравия, а мы призываем лишь возродить ее.
Я кивнул, осознавая, что в его словах есть крупицы истины. Но, все-таки мой скептический настрой не рассеялся до конца.
— Неужели вы думаете, что ваш эрцгерцог Фердинанд готов к тому, чтобы поднять оружие против своих собственных соплеменников? — спросил я.
— Это вопрос, который вы должны сами задать ему. Но помните, князь, что в эти смутные времена даже враги могут стать союзниками, если у них есть общая цель с нами. И потому мы открыты к союзам даже с теми, кто может показаться нам сомнительным, — ответил граф, посмотрев
И я понял, что это он, скорее всего, именно на меня намекает.
Мы продолжили движение к лагерю, и вскоре я увидел силуэты солдат на фоне костров. А когда мы подъехали ближе, я заметил, что немолодые солдаты, призванные в ландштурм из резервистов, собирались вокруг молодого полковника, который стоял на телеге и произносил речь, словно Ленин, забравшийся на броневик. Несмотря на свой несолидный возраст, говорил этот человек с такой искренностью и страстью, что даже я почувствовал силу его убеждения. Его слова о предательстве императора Франца и о величии Моравии звучали, как призыв к действию, и я понял, что говорящий был не просто молодым командиром, а обладал харизмой, присущей политическому лидеру. И солдаты, которые слушали его, видели в нем символ новой эпохи, фигуру, которая сможет изменить ход событий, возглавив борьбу за справедливость, как они ее себе представляли.
— Смотрите, князь, — тихо произнес граф, — это и есть сила нашей идеи. И она способна вдохновить даже тех, кто, казалось бы, не имеет ничего общего с наследием государства славян, которое много веков назад существовало на этой земле.
Я задумался над его словами, и в этот момент понял, что важные изменения истории вокруг меня только начинаются. Я почувствовал, что стою на пороге великих перемен, когда прямо здесь перед моими глазами рождалась новая история, которая могла изменить судьбы народов Европы самым непредсказуемым образом.
Я слушал то, что говорил молодой полковник своим солдатам, и в моей голове лихорадочно крутились мысли о том, что на моих глазах назревают революционные события. А эти люди, считающие себя нацией мораванов, преисполнились желанием совершить свой собственный революционный переворот, имеющий национально-освободительный характер. Даже, наверное, характер псевдо-националистический, поскольку много людей среди мятежников не имели моравских корней, или же уже давно позабыли их, перемешавшись с теми же немцами. Но, тем не менее, все они настолько вдохновились идеей возрождения древней славянской страны, что готовились идти за эту идею в бой.
Еще я в этот момент подумал, что смута в центре Европы, которую решили начать Свидетели Великой Моравии, пойдет России на пользу. Ведь эти бунтари отвлекут на себя не только силы Наполеона, но и ослабят другие соседние государства, если те начнут вмешиваться в конфликт. Следовательно, почему бы мне им, действительно, не помочь? Раз они решили драться за свою идею, так пусть дерутся. А, когда разгорится пламя их национальной революции, можно будет туда и дровишки подкидывать. С этими мыслями я спешился и вместе с графом подошел к телеге, с которой, увидев, как мы подъехали, спрыгнул молодой полковник. И граф тут же представил нас друг другу.
Двадцатичетырехлетний эрцгерцог смотрел дерзко и так же дерзко говорил:
— Я рад видеть здесь среди нас представителя из русского штаба. Но, должен сказать вам, князь Андрей, что ваш хваленый Кутузов позорно обделался под Аустерлицем, точно также, как обделался и наш генерал Франц фон Вейротер, предложивший бездарный план сражения, как обделались и оба наших государя императора, которые позорно бежали еще до окончания битвы, поняв, что проиграли ее, и не найдя в себе сил для дальнейшего противодействия Бонапарту. Правда, ваш император сумел хотя бы сохранить армию, уведя ее, пусть и с потерями. Наш же Франц ни армию не сохранил, ни честь свою, бросившись сразу кланяться Наполеону и униженно просить это кровожадное чудовище о мире.