Союз Тигра и Дракона
Шрифт:
Считалось, что чиновники должны представлять собой исключительно «достойных и честных» людей. Поэтому к экзаменам не допускались рабы, актёры, преступники и дети продажных женщин. Заслуги же отца, его ранг, титул, наградные должности, напротив, облегчали сыну доступ на высшие отборочные экзамены для занятия должности.
Однако получить допуск — не значило сдать экзамен и стать чиновником.
Стоило ли ехать? Сюаньжень задумался. Если он провалится — разочарует единственного человека, который не предал его в трудную минуту. Значит, надо ехать. Уже одно то, что Цзинлун
— Я поеду, отец. Но… как вы сами оцениваете мои шансы на экзамене?
Цзинлун пожал плечами.
— Огонь в бумагу не завернёшь. Твоя память удивительна, таланты огромны, внешне ты привлекателен. Однако в тебе нет яростного стремления вперед, и ты, как я замечал, всегда довольствуешься малым. Если перед тобой стоят золотая и глиняная чаша — ты всегда выбираешь глиняную.
— В глиняной чаше дольше сохраняется теплой еда, и она не обжигает руки, отец. К чему мне золото? Имея даже десять тысяч полей, за день не съесть больше мерки риса, хвалиться же избытком золота — только привлекать воров.
— Логично, но тебя мало кто поймет. Ты отказался от борьбы за наследство в семье, — это сила или слабость? Ты силен, как тигр, но позволил избить себя ни за что. Это величие или трусость? Обладая блестящими знаниями, ты не желаешь показать себя на экзаменах. Это смирение или ничтожество?
Сюаньжень только пожал плечами, не зная, что ответить названному отцу, и начал сборы в дорогу.
Гуаньчэн отделяла от Чанъани почти тысяча ли. Летом за пару недель доберешься, сейчас — хорошо бы за три успеть. Сюаньжень понимал, почему его названный отец спешил: экзамены в столице проходили раз в три года, и если бы он не успел сдать их в этот раз, пришлось бы долго ждать следующих.
Однако сам Сюаньжень оценивал свои шансы на столичном экзамене невысоко. Учитель, на его взгляд, был слишком добр в оценке его знаний и внешности. Самому Сюаньженю и в голову бы не пришло назвать себя красивым. Но если отец считает, что он никого не хуже, сыну остаётся только согласиться. Неправых родителей в Поднебесной нет. И если он и не пройдет на экзаменационных испытаниях — почему бы не попробовать себя в военном деле? Сюаньжень недурно знал боевые искусства и умело обходился с мечом и луком.
Чень Цзинлун снабдил его лошадью, деньгами и рекомендательными письмами своим друзьям в столице, и Сюаньжень, посетив напоследок могилы матери и Сяо Ху и простившись с приемным отцом, направился в столицу.
Путешествие зимой малоприятно, однако днём дорога была безопасна: десятки молодых людей уже спешили в столицу, и тракт охранялся стражниками. За неделю пути Сюаньженю удалось добраться до небольшого городка Луаньсин, от которого до Чанъани оставалось около трехсот ли.
Уже смеркалось, и юноша решил остановиться на постоялом дворе. Ему пришлось выбирать между заведениями с вывесками «Фу-Ань»[4] и «Ин Юэ»[5]. Он предпочел последнюю, потому что заметил во дворе небольшой рукотворный пруд, в котором и вправду отражалась луна пятнадцатого дня.
Голова Сюаньженя
Тут что-то случилось, хоть Сюаньжень и не понял, что именно. Головная боль резко усилилась, боль точно взорвалась в нём, он со стоном упал на колени, и последнее, что увидел, был алый снег у его ног.
…Когда он пришел в себя, возблагодарил Небо, что упал не навзничь, а лицом вперед, иначе просто захлебнулся бы кровью. Она хлынула из носа, ушей и рта, и даже на глазах выступили кровавые слёзы. Луна по-прежнему стояла прямо перед ним, отражаясь искристой дорожкой на глади пруда, из чего Сюаньжень заключил, что он лишился чувств совсем ненадолго. Он встал на колени, пополз к пруду, торопливо смыл с одежды потёки крови и умылся ледяной водой.
Попытался подняться, ощущая, что с ним что-то не то. Голова больше не болела, стала легкой и светлой, но что-то мешало, точно он находился в вязком сне и никак не мог пробудиться.
Сюаньжень вернулся в комнату, развесил мокрую одежду возле жаровни. Услышал легкий шорох в углу. Мышь? Нагретый воздух жаровни донёс запах горячего железа, потом запахло сырым деревом, влажной тканью, и наконец, в нос ударил запах сандала. Но почему он столь силен, боги?
На середину комнаты в усилившемся шорохе, мягко перебирая лапками, выскочил крохотный паучок. Сюаньжень, приглядевшись, заметил волосы на лапках, рисунок с чёрными точками на спине и мохнатые жвала. Шорох, что Сюаньжень слышал раньше, был перебором восьми паучьих лапок по доскам пола. От паука шёл запах пыли, сухого хитина и легкого зловония.
Сюаньжень подошёл к столу и налил немного вина из кувшина. Отшатнулся. Сюэ-дзю[7], настоянное на лепестках роз, ударило в нос и чуть не сбило с ног. Да что же это, а?
Он набрал в таз теплой воды и снова умылся, надеясь, что ему полегчает. Легче не становилось. Сюаньжень снова вышел во двор. От собачьей будки противно тянуло мокрой псиной, ледяная вода пруда несла запах подтаявшего льда и водорослей, тускло пахнуло запахом можжевельника у стены. Потом Сюаньженя едва не затошнило: мимо с кухни пробежал человек. В нос ударило мускусом, потом, чуть подгоревшим салом и… запахом плоти, ароматной, сочной с привкусом шкварок. Да что это с ним?
Сюаньжень вспомнил о кровотечении. Может, давление крови внутри головы пробило какие-то закрытые до того каналы органов чувств?.. Это временное, нервное, скоро пройдет, успокоил он себя. Надо отдохнуть, выспаться, и всё будет в порядке. Силы его были на исходе, он упал на постель и укрылся с головой, стараясь не думать, как противен запах старой ваты от одеяла. Не думать ни о чём, не думать, просто уснуть…
Усталость всё же взяла своё, и он провалился в сон без сновидений и кошмаров, черный, как бездна.