Создательница
Шрифт:
— Он думает, что было бы лучше расширить обеденную зону до самой парковки по соседству. Тогда мы смогли бы, по меньшей мере, удвоить количество столов и, возможно, даже сделать перегородку, чтобы использовать пространство для закрытого общества.
— Ты хочешь расширить Слайс? — собственно, не было никаких причин для неприятного ощущения, но оно всё-таки скопилось в области желудка.
Колин, казалось, размышляет над этой идеей.
— Это будет не так сложно. Ведь кухню ты хочешь оставить там, где она всегда была, не так ли? Тогда не нужно
— Именно, — сказала она. — Тогда я могла бы открываться и вечером. Он согласует чертежи.
— Что-то я не знаю, Энни, — сказал отец.
— Это же всего лишь планы, — ответила она, и в её голос прокрался слегка вызывающий тон. — Какой вред могут принести планы? Почему нельзя немного помечтать? Особенно теперь, когда ты вернулся домой.
— Это словно азартная игра. Всё может измениться. Наша ситуация может измениться, — когда она непонимающе на него посмотрела, он попытался по-другому: — Мо скоро пойдёт где-нибудь в колледж. Мы, если бы захотели, могли бы отправиться в путешествие. Начать где-нибудь заново.
— Чикаго — это наша родина. Наша семья живёт здесь. Зачем на переезжать?
От меня не ускользнул взгляд, которым обменялись отец и Колин.
— Нам не обязательно принимать решение немедленно, — сказала она. — У нас достаточно времени. Это же всего лишь планы. И раз уж мы заговорили о планах, Мо, я на прошлых выходных разговаривала после мессы с госпожой Сулливан. Хлою приняли в Нотр-Дам и в университет Пердью.
— Здорово, — сказала я с притворным энтузиазмом. Всё годилось, лишь бы только ослабить это странное напряжение, что распространилось в комнате. — Можешь подать мне картошку?
Мой отец протянул мне керамическую чашу.
— Собственно когда тебе придёт ответ из НЙУ?
— Скоро. Ещё кто-нибудь хочет добавки?
Обычно уже только намёк на то, что у кого-то недостаточно еды, заставлял мою мать суетиться, но не сегодня вечером. Никто не желал отвлекаться от разговора.
— А что с другими университетами, в которые ты подала заявку? Кажется, для этого года уже слишком поздно, чтобы ещё ждать ответа.
Я втянула голову в плечи.
— От некоторых я получила ответ.
Вилка мой мамы скользнула по тарелке.
— Да? От каких?
— Из Чикагского университета и из Вашингтонского, из некоторых, в которые я подавала заявку на всякий случай.
И как? — спросила она.
Колин нахмурившись, посмотрел на меня, что было неудивительно, ведь и ему я ещё тоже ничего не рассказывала.
— И меня приняли, — я пожала плечами и сосредоточилась на том, чтобы нацарапать на картошке небольшие клеточки. — Это не так важно.
— О нет, это очень важно, моя милая! Я не могу поверить в то, что ты ничего не рассказала нам!
— И я, — сказал Колин так тихо, что его больше никто не услышал.
Я заёрзала на стуле, не поднимая от тарелки взгляда.
— Я хотела подождать, пока не получу ответы от всех.
— Чикагский университет! Я так
— Это очень приличное предложение.
В конце концов слово взял мой отец:
— Но ты выберешь учёбу в НЙУ.
— Я ещё ничего не слышала о том, чтобы они меня приняли.
— Но ты выберешь место в этом университете, — повторил он.
— Джек! Зачем ей уезжать так далеко в Нью-Йорк, если она может учиться здесь? — она обратилась ко мне. — Ты могла бы жить дома и экономить расходы на аренду и еду.
— Не думаю, что я буду жить дома, — быстро сказала я.
Хотя я и согласилась остаться в городе, но моя сделка с Билли не подразумевала того, что я должна буду жить здесь. Я придавалась фантазиям, что перееду к Колину, но с каждым днём это казалось всё более нереальным.
Колин молчал, и я толкнула его в ногу, чтобы заставить посмотреть на меня. Когда он это сделал, его взгляд был непоколебимым и непроницаемым.
— Она поедет в Нью-Йорк, потому что там её будущее, — сказал мой отец. — А не здесь. Ты считаешь, что она должна продолжать работать на Билли? Значит вот как ты представляешь себе её жизнь?
— Но ведь в Нью-Йорке она не знает ни одной живой души, и там может случиться всё что угодно. Не думаю, что там так уж безопасно.
— В Чикаго тоже нет.
В голосе моего отца прозвучала такая резкость, какой я ещё никогда не слышала, и моя мать вздрогнула на своём стуле.
— У неё есть семья, — сказала она дрожащим голосом. — Ты только что вернулся домой, а теперь хочешь отослать её совершенно одну за тридевять земель? Кто там будет приглядывать за ней?
Молчание Колина было оглушительным.
— Мам, ты волнуешься по пустякам!
— Это не пустяки! — она заплакала. — Я ещё никогда не одобряла её идею переезда в Нью-Йорк. Никогда. Зачем ещё и ты теперь уговариваешь её, Джек? Ты же знаешь, что я против.
— Если она сможет поехать туда, то пусть едет. Чтобы начать всё с чистого листа.
Он подложил себе ещё больше тушёного мяса, пытаясь выглядеть невозмутимо, не смотря на то, что так судорожно сжимал вилку. Я почувствовала неожиданную волну благодарности — он не отступит, как бы сильно не беспокоилась мама. Но он знал о моей сделки, которую я заключила с Билли. Он знал, что я нахожусь в ловушке. Почему он так настаивает, чтобы я уехала?
— Почему ты вдруг так помешался на новых началах? — спросила мама. — Ведь наше мы уже получили. Сколько ещё нам нужно?
С моей точки зрения это было вовсе не новым началом. Скорее историей, которая повторялась: отец работал на Билли, а я пошла по его стопам. Независимо от того, какие у меня были причины, я делала тоже самое, что сделал он много лет назад. Что сказал мне однажды Люк? То, что мы ненавидим в людях больше всего, это обычно то, что мы ненавидим в самих себе.
Он был прав, и когда я это поняла, мне просто захотелось положить голову на потёртый пластиковый стол и заплакать.