Созерцатель
Шрифт:
Я вернулся к холму, на котором по-прежнему сидели и разговаривали мои друзья. Они будто услышали мой невысказанный вопрос и сказали:
– Господь отсюда не виден. Здесь пребывает лишь отсвет Его славы в виде рассеянного повсюду света. А увидим мы Господа только после смерти тела.
– А вы видели Его? – спросил я.
– Только издали, за спинами и головами множества людей более достойных, чем мы сами, – ответили они.
– А я увижу?
– Обязательно, потому что здесь уже нет времени. И суд Божий тут происходит вечно, как излияние любви на человеков.
Очнулся я от прохлады и оглянулся.
Спать не хотелось. Я принял душ, почистил зубы, оделся и встал на утреннюю молитву. Прочел ее на одном дыхании, легко и весело. Решил доделать то, что не успел вчера – сварить суп. Перед кончиной мама будто наверстывала что-то упущенное в моем воспитании. Она учила меня снимать показания электрического счетчика, оплачивать коммунальные счета, правильно выбирать продукты питания, жарить котлеты, резать салат, варить суп… Она просила, требовала, наконец, чтобы я обязательно каждый день съедал тарелку супа. Дело в том, что болезни желудка в нашей семье – нечто вроде родового проклятия, поэтому горячие бульоны и хорошо проваренные овощи так жизненно необходимы.
Лора не признавала супов, в обыденной жизни ей вполне достаточно было салатов и жареного мяса. Еще она постоянно покупала сыры с белой и синей плесенью, какие-то «Камамбер», «Бри», «Рокфор» и даже, простите, «Данаблу» и «Блё де Кос». Мне они напоминали прессованные дрожжи, политые одеколоном. На праздники всегда заказывала пиццу с доставкой на дом или покупала в соседнем японском ресторанчике сильно перченую рисовую лапшу, суши и роллы. Для меня же супы – щи, борщ, куриная или грибная суп-лапша, харчо, уха, летом окрошка – были основой питания. Поэтому эти блюда, как сказала Лариса, «закрепились за мной».
Только я вымыл и почистил овощи и приступил к резке лука, только пролил первую традиционную слезу, как в дверь позвонили. Глянул на часы: семь утра! На пороге стоял Игорь и смущенно извинялся:
– Прости, Андрей, мне показалось, что я мог бы к тебе зайти. Не помешал?
– Да нет, – обрадовано сообщил я, – самое время! У меня была сказочная ночь.
– Вот поэтому я и пришел, – сказал Игорь, тщательно отмывая руки под шипучей струёй воды над мойкой.
– Ты знал? – удивился я, шинкуя злющий лук.
– И знал, и видел, и слышал, – кивнул он. Снял со стены разделочную доску, выбрал нож поострей и принялся крошить морковь.
– Так это был не сон? – Опустил я руки в удивлении.
– Как тебе сказать, – потер он тыльной стороной ладони переносицу. – Это всегда останется тайной для нас. Я тебе расскажу, что этому предшествовало. Позвонил мне Федор Семенович и сказал, что в ответ на твою дружескую услугу он тебя… вроде бы испугал.
– Да не то, чтобы испугал, скорей опечалил.
– Неважно, – махнул Игорь. – Просто тебе всё это пока
Потом вдруг Игорь поднял глаза и сказал:
– Ты мясной суп готовишь?
– Да. Уже и мясо отварил.
– А ты знаешь, что через три дня пост начинается? Лучше свари постный, а мясо за эти три дня съешь вприкуску.
– Спасибо, что подсказал. А как мне к ночному приключению относиться?
– В основном спокойно. Как к незаслуженной премии, выданной в качестве аванса.
– Понимаю.
– Одно скажу точно – тебе легче будет даваться созерцание. Все-таки ты кое-что уже видел воочию. Тебе легче будет понять, ради чего человек уединяется и предстаёт Вседержителю один на один, лицом к лицу.
Игорь ушел, а я сел, потому что, как сказал Удав из мультика «38 попугаев»: «У меня появилась мысль, и я её думаю». Итак вопрос: зачем ездил я в наши черноморские тропики? Зачем, спрашивается, читал о Бразилии и даже видел её во сне? Почему так неспокойно и плохо себя там чувствовал? Вот каким-то образом мне показали рай. Отныне я могу сравнивать земной тропический «рай» и небесный. И что-то мне подсказывает, что сравнение не в пользу земного: дорого, ехать далеко, жадные люди, опасность… А рай небесный – теперь всегда со мной, во мне… Я могу его вспоминать. А, может быть, даже и снова посетить его блаженные светлые дали!
Охотник и жертва
Странный человек Игорь проживал, что характерно, в странном доме. Его комната одновременно находилась на первом и на втором этажах. Одни окна выходили на наружную галерею второго этажа, противоположные – во двор, на цокольную галерею. Это оттого, что дом стоял на горке. Входную дверь комнаты он почти никогда не закрывал, поэтому входили к нему запросто, все кому не лень. Вообще-то раньше ему принадлежала вся четырехкомнатная квартира – она досталась ему по наследству от покойных родителей. Но однажды у него поселилась девушка по имени Матильда, знакомая знакомых. Ну как, скажите на милость, девушке с таким именем жить в поселке Кучино, известном разве только керамическим заводом! Поэтому она и приехала «завоёвывать» Москву. Вполне логично и даже извинительно, по мнению Игоря.
Пожила девушка, огляделась, даже привыкла к новому имени Мотя – именно так её называл Игорь в память о покойной бабушке. Игорь делился с гостьей практически всем: жилплощадью, деньгами, едой и даже одеждой – у девушки фигура была точь-в-точь, как у Игоря, только туловище чуть короче и плечи поуже. А потом как-то проснулся в миловидной девушке Моте хищный зверёк. И куда только, спрашивается, подевались милая провинциальная непосредственность и девичья хрупкая пугливость, чувство благодарности, наконец?