Созерцатель
Шрифт:
Через полгода, как Ирина появилась в храме, отца Бориса вызвал к себе владыка и спросил:
– Что за горластая дамочка у тебя там появилась? Мне уже о ней все уши прожужжали.
Отец Борис шел туда со страхом, ожидая больших неприятностей. Но когда увидел седенького старичка в старом потертом подряснике, его добрую улыбку, успокоился. Он рассказал, что Ирина Михайловна по её словам побывала в аду, после возвращения на землю всем рассказывает об адских мучениях.
– А есть ли у неё хоть малое смирение? – спросил старый монах, бесшумно расхаживая по паркету в серых шерстяных носках с четками в руке.
– Честно сказать, владыка,
– Понятно, – грустно улыбнулся владыка. – Не долго ей проповедовать в таком случае. Сначала Господь вразумит её малыми скорбями, потом пойдут беды покрупней, ну а потом объявит она нас с тобой еретиками, из Церкви уйдёт и станет сама себе и церковью, и священником. Обычное дело. Ты вот что, батюшка, скажи своим дамочкам, которые ей сочувствуют, что её-то Господь так или иначе спасет, через скорби и потери, а вот они, если за ней следом из Церкви уйдут, могут погибнуть. Обязательно скажи. Толку будет, конечно, мало. Женщина без смирения и послушания – любимая игрушка врага человеческого. Но… все равно скажи. Протяни им руку, как Спаситель апостолу Петру во время бури на Галилейском море, а уж ухватятся они за твою десницу или нет – дело их совести. Ступай, батюшка, и будь осторожен с ними.
Примерно так всё и произошло. Ушла Ирина из храма и стала проповедовать по городам и весям. Муж от неё ушел, дети не пускали на порог дома. Все друзья отвернулись. Переболела она тремя смертельными заболеваниями, вырезали ей раковую опухоль. Но она выходила из больницы и продолжала свою «миссию». Её много раз избивали, насиловали, постоянно грабили. Дважды она попадала в психиатрическую клинику. Но упорно продолжала кричать на улицах: «Все будете гореть в аду! Покайтесь, грешники!»
Наконец, она встретила колдунью, которая увидела у неё мистические способности и предложила ей зарабатывать деньги колдовством. Ирина подумала и открыла свой кабинет. Так она и стала «православным экстрасенсом». Видимо, не всё Господь отнял у неё. Во всяком случае, пророческий дар остался и приносил ей немалый доход.
…Ирина стояла у икон, молилась и видела, как на киноэкране, Эдуарда. Как она и предполагала, он и не думал оставить свою охоту. Наоборот, её слова только подстегнули в нем азарт. «Ну что ж, Эдик, смотри сам, – прошептала она изображению на внутреннем экране. – В таком случае жить тебе осталось сорок два часа. Бедный мальчик!»
Как-то раз мы с Игорем после воскресной литургии остались на трапезу. Пока женщины накрывали на стол, дьякон отвел нас на склад, который он называл «рухольной», показал на гору одежды и сказал:
– Недавно отпевали одного состоятельного человека. Вдова принесла на раздачу его вещи, вполне приличные и неношеные. Можете что-нибудь себе подобрать.
Мы с Игорем выбрали себе брюки, рубашки и свитера. Зашла молодая повариха, глянула на бирки и саркастически улыбнулась:
– А губа у вас не дура, братья мои, – тут вещей тысяч на пять долларов. Это всё из последних коллекций Кензо, Кельвина Кляйна и Диора.
– Какая разница, – пожали мы плечами. – Прочно, практично, срам прикрыт и слава Богу.
Но походить Игорю в новых джинсах и свитере долго не удалось. Стоило Моте увидеть вещи, бросить цепкий взгляд на ярлыки, как она выпросила поносить и сразу в них переоделась. Матильда стояла ко мне спиной и разглядывала себя в большом
Мы вышли на прогулку и стали обсуждать свежую тему. Игорь сказал, что к нему обратился один человек и предложил объединиться с ним целью ненависти к одному знаменитому человеку. Игорь оседлал тему, как аристократ породистую лошадь, и стал развивать её в своём обычном стиле размышления вслух:
– За границей это не так. Толпу там ты проходишь по-чужому, не касаясь ни телом ни душой. Там люди чужды прежде всего потому, что между своей «прайвеси» и тобой они воздвигают стену отчуждения. Они чужаку постоянно внушают: ты, конечно, занимательный человек, но лучше держись от меня подальше, не нарушая границ моего эго.
А когда проходишь сквозь людской поток дома, ты чувствуешь подсознательно, как в каждом прохожем по жилам текут капли твоей крови. Ведь мы постоянно теряем кусочки своей плоти: чешуйки кожи, влагу дыхания, эпителий кишечника, волосы. Всё это непрестанно перемешивается с био-материалом других людей, из совокупности этой биомассы мы получаем еду, воду, воздух. Поэтому на родине все люди так или иначе находятся в родстве, живут одной плотью, переживают одной душой и стремятся духом к одной Божественной цели.
Если человек говорит и думает на одном со мной языке…
Если мой ближний причащается со мной из одной чаши и мы с ним «одним миром мазаны»…
Если мы читаем одни книги и смотрим одни фильмы…
Если мы хороним тела наших покойников в одну землю и отправляем их души в одно синее Небо…
Если мы страдаем одними страстями и болеем одной болью…
…Значит у нас одно сердце, брат! А что такое сердце? Сердце человека – это центр его личности, а всё остальное – периферия.
Иногда мне говорят, что этот человек – чужак, и его просто необходимо ненавидеть. Я вспоминаю, что мы с ним стояли вместе в храме в очереди на исповедь, и меня пронзает чувство родства с этим человеком. Он – плоть от плоти моей. Он – душа от души моей. Он часть меня самого, и если, допустим, моя рука болит, разве это повод её отрезать? Если брат ошибся или заболел (телом или душой), разве это повод вырвать из души любовь живую и на это место приделать мертвый холодный нож ненависти?
Если брат твой согрешит против тебя, сколько нужно прощать его, не до семи ли раз?.. Нет, не до семи, но до семижды семидясяти, то есть до четырехсот девяноста раз. Шведы в 1964-м году сняли скандальный фильм «491», то есть на один раз больше 490. Знаешь, мне не хочется думать что будет, если наступит этот самый 491-й грех брата моего. Потому, наверное, что нет границ прощения. И к чему эта бухгалтерия… Это, примерно, такая же чушь, как лукаво по-фарисейски вопрошать: «Кто будет рожать детей, если все станут монахами?» Не станут! В лучшем случае, один на миллион. Это высшая стадия человеческого развития, это высшее Божественное призвание. Это от «моно» – один. То есть один на один с Богом. …Но и с врагом человеческим… Кто такое выдержит! Это же подвиг, нечеловеческие скорби, максимальное смирение, жизнь на грани бездны.