Сожги в мою честь
Шрифт:
Паскаль выдал ответы в установленном порядке:
– Антон Йозевич, родился в Белграде, сорок шесть лет, не женат, прослужил в Иностранном легионе пять лет, получил французское гражданство, зарезан вчера вечером в Тассене… Убийство без видимого мотива.
И смолк, исчерпав данные.
– И все?
– А что можно сказать, когда нет видимой причины? Дай мне время опросить его «работодателей». Когда обойду их, будет видно.
Немногословие Паскаля огорошило: Гутван не узнавал его, такое осторожное молчание
– Да ну, старик, мы же знаем, кем был серб! Не сочиняй, что не в курсе! Этот мерзавец пасся у всех кормушек подряд.
– Нет закона, запрещавшего ему подрабатывать вольным художником.
Озадаченный услышанным, Гутван даже не обращал внимания на фирменную лионскую ругань, летевшую над улицей:
– Ты, тормоз, куда обгоняешь, не видишь, ремонт идет?
– Сам тормоз, отвянь!
Обмен «любезностями», средние пальцы торчком, угрозы вхолостую.
Журналист снова вернулся к реальности.
– Ты не станешь таким же, как они, Паскаль.
– Что это значит?
– Что ж, переведу: у нас одинаковые ценности, мы боремся, чтобы общество стало более экологичным, справедливым, гуманным. А ты вдруг несешь такой бред. Не верю, что гордишься своей шуточкой – я слишком хорошо тебя знаю. Она не из твоего репертуара.
– А из чьего?
– Всякой полицейской швали. В ваших рядах ее предостаточно.
Гутван оплошал: Паскаль загнал его в ловушку, выбраться из нее будет непросто.
– Я запрещаю называть так моих коллег! Ты понятия не имеешь, в каких условиях они рвут из себя жилы!
– Как же, я был адвокатом, видел их в деле, до сих пор не могу опомниться от полицейских методов.
– И что ж ты видел?
– Что некоторые пойдут на все, чтобы выбить из подозреваемого признание.
Каршоз одарил журналиста взглядом, тот сбавил обороты.
– Я сказал «некоторые», не все… Не пойму, зачем нам собачиться, времена изменились, просто признаний уже недостаточно, их нужно подтвердить существенными доказательствами.
– Техническими и научными, я в курсе…
Гутван кивнул в знак согласия. Он попал в западню, не отдавая себе в этом отчета. Да и как заподозрить неладное – Паскаль ни разу ему не солгал до сего момента.
– Но если нет никаких доказательств, как в деле с грузовиком, ты готов спустить на тормозах?
– Презумпция невиновности должна перевесить. Сто процентов. И раз уж зашел этот разговор, знай – я никогда не сомневался в виновности Турка.
– Что ж, браво, писал-то совсем другое.
– Если бы ты вдумчиво прочитал статью, то понял бы посыл: вы не вели расследование, а ополчились на Рефика. Я как демократ не мог этого вам позволить.
Новая смесь автомобильных гудков, воплей, рисовки. В этом гвалте и крике Паскаль наслаждался происходящим. Спор шел нужным курсом. Еще минута – и он сдержит обещание, данное Антонии.
– В
– Классический приемчик, бедняга: начальство дергает за ниточки, ожидая наград. Но если номер не срабатывает, расхлебывать только марионеткам.
Одна мысль натолкнула на другую – внезапное озарение! Будто кто-то свыше подсказал Гутвану, тот пристально глянул на Паскаля.
– Арсан все еще дает вам имена насекомых?
– Да, это уже неизлечимо.
– А знаешь, если позаимствовать ее идею, то твои собратья – водомерки.
– Водомерки?
– Или водяные клопы. Только увидел, как они скользят по поверхности водоема, сразу заинтересовался, как называется эта мошкара.
– А, точно, их миллионы снуют там, где я рыбачу.
– Так вот, твое начальство – такие же конькобежцы, так же неуловимы! Не замочат ног, не утонут при волнении воды: попытайся кто-то их изловить – уйдет с головой на дно без надежды на спасение… и утонет, а неуязвимые водомерки продолжат шествие, не помышляя оказать помощь.
Паскаль изобразил понимающий вид, закатив глаза.
«Ненависть к действующей системе погубит тебя, бедняга Камиль. Мнишь себя реформатором, а сам всего лишь анархист и не осознаешь этого. Не пеняй, что использую твое стремление покарать виновных, я стреножу тебя с добрыми намерениями: уберечь от расправы. От этого дела тянет могилой, можно получить выволочку. Чтобы защитить тебя, я и принял условия игры Арсан. Так, я подвел тебя к необходимости убеждать, осталось только внушить, что тебе это удалось».
– О’кей, ты победил, не буду пудрить тебе мозги, прикрывая кретинов-коллег. Но гляди в оба: за утечку этой информации я могу лишиться яиц.
– Никому – ты же знаешь.
– Тогда записывай на подкорку, лионец: Йозевича заказал не уголовный мир.
– Ты это серьезно?
– Не менее серьезно, чем Папа Римский, толкующий о презервативах. Все говорит за то, что это личная месть.
– На чем основано твое предположение?
– На способе убийства. Если бы члены мафии хотели подчеркнуть значимость события, покромсали бы на мелкие кусочки. Или беззлобно пристрелили бы в хороший денек. Но зарезать… нет, это не в их обычае.
Журналист выглядел озадаченным, но доводы достаточными не счел.
– Гм… Отнесем к отклонениям от традиций. А всерьез меня беспокоит другая деталь: что у вас есть на раввина во всей этой истории?
– Какого раввина? Из твоей статьи?
– Именно – замеченного в Маконе и Ницце. Странно, по-моему, что вы его не ищете. А ведь его видели в поезде, где прикончили Бонелли.
– Точно, да только все раввины похожи. Чистое совпадение.
– Здесь меня убедить будет не так легко.