Созвездие Кита. Орбиты
Шрифт:
Звездой богов среди мирской пустыни.
Роскошней ты влюблённой Суламифи,
Милее Афродиты, эталона
Красы, запечатлённой в древних мифах…
Судьба ко мне, скитальцу, благосклонна,
С тобой, нежнейшей, встречу подарила
И бархатом мне выстелила тропы…
В Урюпинске увидел я светило,
Случайно проезжая автостопом…», –
Так, выйдя из дешёвого кафе,
Обтёсанный
Я, находясь немного подшофе,
Кадрил с пристрастьем незнакомку.
Как дома оказался, я не помню,
Зато что я теперь звезда «ютуба»,
Ведь со столбом я флиртовал нескромно
И целовал фонарный в губы.
Выпускники 41-го
До выпускного оставались сутки,
Приготовленья все проведены,
Цвели галактикой душистой незабудки,
Цвели все девушки и юноши страны –
Цвели, на жизнь смотрели беззаботно
И, вспоминая лучшие деньки,
Шумели весело, дышалось им вольготно,
Их видя, улыбались старики.
Из репродукторов лились рекою песни,
Знамёна красные, кружась от ветерка,
Зарёю алою смотрелись, и прелестно
Фрегаты туч неслись издалека.
Играли в скверах пышные оркестры,
Манила блеском вод своих река,
И не было тогда ещё известно,
Как катастрофа гибельно близка.
Да, мало кто в веселии всеобщем
Вниманье обратил, что в небесах
Кружили вороны, гонцы кромешной ночи,
И стрелки замирали на часах…
А завтра – выступленье комиссара,
От Молотова узнаёт страна
О нанесеньи страшного удара,
О том, что ночью началась война…
До августа уже была в руины
Превращена застройка городка,
А юноши во рвах рвались на минах,
Горели в танках, также коротка
Жизнь оказалась и у одноклассниц,
Душой медсёстры проросли в поля,
И горький плач над небосклоном ясным
Раскачивал колосья ковыля,
В себя вобравшего мучения, потери
Несостоявшегося торжества –
Артиллерист в упор врагом расстрелян,
Связистка, одноклассница, мертва…
Какую доблесть проявили дети,
Которым рано повзрослеть судьба
Судила, чтоб и после верной смерти
Продолжилась великая борьба…
Их кровь окрасила Победы нашей знамя,
Ведь до Берлина армию вели
Погибшие, будя в живущих пламя,
Связь знаменуя неба и земли…
Архангелы, преставленные классы
Сломили грозного, как Ганнибал, врага,
И выживших, в семнадцать седовласых,
Роль тоже несказанно велика,
Роль в сохранении всего честного света,
Окутывал который едкий дым –
Как
«Поклонимся и мёртвым, и живым!»
Посвящение моей прабабушке, бабуле Ире
Бабуля Ира – героиня,
Достойная романов громких,
Душа ясней небесной сини,
Идей и мыслей – не котомка,
А караван до звёздной выси,
В делах насущных – непрестанно,
И в каждом деятельно смыслит,
В уме – с намётками генплана.
И дщерь достойнейшего рода,
И, право, гордость Оренбуржья,
В крови – Самарская порода,
И с житницей, Кубанью, дружит.
Да что перечислять… Россия
Нашла в бабуле воплощенье,
Мелодика Аве Мария,
Но в православном исполненьи.
Пройдя сквозь голод и лишенья
Поры военной и подъёма
Послевоенного – раченьем
Полна о ближних и о доме.
Характер с детства закалённый,
Смышлёней Фурцевой, но мягче,
Лицом – Сикстинская Мадонна,
Детей и внуков с чувством нянчит.
Во всём читается забота
И, вместе с этим, крепость духа,
Новатор большая, чем Джотто,
Обидит разве только муху.
И что ни утро, то с зарядки
Бабуля начинает бодро,
С мотыгой трудится на грядках,
Могла бы быть героем спорта.
Политика не ускользает
От восприятия бабули,
Хоть США, а хоть Китая,
Что подписали, что свернули.
Горжусь прабабушкой своею,
Великолепной Ираидой –
Чуть более, чем всё, умеет,
И оптимизм – её планида!
Чётки
Брошь забыла, платье наизнанку,
Собиралась, что ли, второпях,
Словно отплясавшая вакханка –
Лёгкий ужас в смоляных бровях.
И глаза, озёрца, покраснели,
А сама, как ларь с мукой, бледна…
Ну, забудь те горькие недели –
Не твоя, и вовсе не вина.
Вдаль глядишь, перебираешь перстни,
Будто чётки или же сердца,
Завывает ветер злые песни –
Может быть, погреешься в сенях?
Ты стоишь, меня не замечая,
Сняв перчатки с охладевших рук…
Всё, что можно, – о тебе не знаю,
Что нельзя – всё знаю, милый друг.
Умирание
Тихо доживала век свой баба Маня,
Тихо доживала в брошенной деревне,
Красила на Пасху голубые ставни,
Сил хватало, избы мыла ежедневно.
Умерла старуха на печи промёрзшей,