Спасите, мафия!

Tamashi1

Снова воцарилась тишина, а я прижимала к себе Франа со спины и осторожно гладила его левое предплечье. Парень закрыл глаза, а я думала о том, что он и впрямь должен себя простить. Потому что он виноват в том, что лишал жизни других, но у него была на то причина, хоть он ее, возможно, и не осознавал. И причина эта — отсутствие выбора и попытка всё же принести мир в мафию. Ведь он не убивал невиновных…

— Прости себя, Фран, — прошептала я этому сильному, но безумно несчастному человеку, которого лишили детства. — Прости.

Я не имею права, наверное, но я тебя прощаю. И ты себя прости.

Фран вздрогнул и, отстранившись, посмотрел на меня со смесью неверия, удивления и радости, а затем переспросил:

— Прощаешь?

— Конечно, — кивнула я, и тут случилось нечто. Уголки губ Франа дрогнули и явили миру слабое подобие улыбки. Робкой, несмелой, наивной и на удивление чистой. Я улыбнулась в ответ — широко и открыто, а парень вдруг сам обнял меня за шею и положил голову мне на плечо.

— Чуть-чуть, — пробормотал он.

— Сколько угодно, — улыбнулась я и осторожно его обняла.

Вновь звуки замерли, растворяясь в воздухе, но на этот раз тишина была простой и понятной, а не напряженной, и я поняла: Фран отпускал свою боль, прощая себя. Я улыбалась и тихонько гладила парня по спине, а он прижимался ко мне так, словно я была единственным в мире человеком, способным его понять, и явно не хотел отстраняться. Но хлопок двери где-то неподалеку и крик: «Врой, где этот мусор!» — заставили Франа вздрогнуть и отползти от меня, а я, поморщившись спросила незнамо у кого, возможно даже, у полотна Шишкина — не зря же Фран на него всегда смотрит так, словно там ответ на все вопросы есть:

— Ну почему этот рупор вечно всё портит?!

— Патлатый капитан любит практиковаться в криках. Еще в сражениях, но в криках — куда больше.

Я фыркнула и осторожно спросила:

— Фран, мне кажется или ты всё же не из семьи Савады? Слишком он мягкотелый, чтобы отдавать приказы…

— Я из его семьи, — перебил меня Фран. — Вроде как. Но наша организация существует отдельно. Мы отряд элитных убийц, являющийся частью семьи Савады, но «с самоуправлением». Наш босс… Его здесь нет. Босс-лентяй, проигравший ребенку, не явился.

— Почему? — опешила я.

— Кто знает, — пожал плечами Фран, и я поняла, что он и впрямь не в курсе.

— Видать, он еще маньячнее шизанутого Королька, — хмыкнула я.

— Да, но и сильнее тоже. Наверное, — заявил Фран с видом «мне начхать, но я бы не отказался глянуть на спарринг».

— Хех, а рупор с мечиком?

— Он должен был стать боссом нашего отряда, но не стал, отдав место Боссу-идиоту. Он признал, что Занзас сильнее, и поклялся сделать его боссом всей семьи вместо Савады. Но не смог.

— Хм, тогда «босс-лентяй, проигравший ребенку» — значит, что этот самый босс продул Саваде, причем давно? — выдвинула я невшизенно странную теорию. Впрочем, учитывая, что он и впрямь очень способный, а за друзей готов порвать любого…

—

Да, ему, — протянул Фран, а я опешила. Я, конечно, этого ожидала, но подробности меня убили: — Савада победил Занзаса, когда ему было пятнадцать. И Босса-параноика это всегда бесило больше всего на свете, чем я и пользовался, дразня его.

— И он тебя не пытался убить? — опешила я.

— Меня не так просто убить, — хитро прищурился парень, а я удивленно вопросила:

— Почему же ты позволяешь Бельфегору метать в тебя стилеты?!

— Потому что он меня точно не убьет, а остальное… — он замялся, а потом явно сказал не то, что собирался сначала, а озвучил истину: — не так важно. Главное, жив, а боль — это терпимо.

— Мазохист, — поморщилась я.

— Думаешь? — протянул он.

— Нет, но со стороны так выглядит, — фыркнула я и добавила: — А ты не мазохист, но ты не прав, считая что в тебя и впрямь можно втыкать железки. Ты не должен им ничего, Фран! Ни Принцу-недомерку, ни Боссу без стыда и совести.

— Бэл-сэмпай тебя бы превратил в дикобраза за такие слова, — хитро протянул Фран.

— О нет, быть Дикобразом привилегия твоего «учителя», — фыркнула я. — Так что меня бы превратили в кактус.

— О пользе Лягушки. Очередной, — глубокомысленно изрек парень, закатив глаза так, словно пытался рассмотреть своего родного Лягуха.

— О да, когда в нее врезаются ножи, не так больно, как когда они впиваются в спину. Проблема в том, что они вообще не должны тебя задевать.

— Кто знает, — протянул Фран, вновь печально воззрившись на картину, отражавшую его жизнь.

— Ты не расплатишься своей болью за смерть убитых тобой, — поморщилась я, и Фран едва заметно вздрогнул. — Ты вообще не должен платить за это. Это твой грех, и он должен быть с тобой до тех пор, пока ты его не искупишь, но искупление и плата — вещи разные. Платят за картошку на базаре, а вину искупают, причем благими поступками, а не собственными мучениями.

— Думаешь? — едва слышно спросил парень.

— Знаю, — улыбнулась я и получила в ответ робкую улыбку и взгляд, полный благодарности и тепла. Но меня терзал еще один вопрос, и я поспешила его задать: — Фран, скажи, ты ведь себя Лягушонком все время называл из-за Бельфегора? Почему ты не хотел называть себя местоимением «я»? Он тебе это внушил, как и то, что ты должен носить Лягушку на голове?

— Не совсем, — тихо ответил парень, снова мрачнея. — Просто Бэл-сэмпай ненавидел воспоминания о будущем и то, как я ему язвил. И знал, что когда мы встретимся, я начну изводить его. Потому, когда я пришел в их отряд, он решил, что не позволит мне над собой издеваться, и это превратилось для него в игру «кто кого сильнее заденет». Чем больше я общался с Принцем, тем больше язвил, потому что это моя привычка, тем больше Бэл-сэмпай злился, и тем больше я понимал, что Лягушонком быть не так…