Спасите, мафия!
Шрифт:
Я не заметила, как легла прямо на пол и, свернувшись клубком, закрыла глаза. Паника постепенно отступала, ведь я всё же сумела с ней справиться, и оставались только мрак перед моими закрытыми глазами, безразличие ко всему и звенящая тишина. Одинокая темнота — это так прекрасно… Но меня вдруг подняли и переложили на кровать. Я даже не подумала открыть глаза и посмотреть на «благодетеля» — мне хотелось остаться одной и не видеть никого вообще. А над ухом вдруг раздался тихий мужской голос:
— Не думал, что это так тебя заденет. Ты… ты интересный человек, так что не хотелось бы, чтобы ты отказалась со мной сотрудничать.
— Плевать, — пробормотала я, устраиваясь на правом боку и поджимая колени к груди. — Я уже тебя простила. Забудь.
— Ты и правда нечто, — усмехнулся мечник и добавил: — Хотелось бы, чтобы ты поверила: я не причиню тебе боль.
«Я никому не верю», — промелькнуло у меня в голове и я, зевнув, пробормотала:
— Ага, поняла. Я спать хочу.
— Не веришь? — хмыкнул Суперби. — Да, доверие — штука тонкая. Его надо зарабатывать. Я тоже никому не верю, потому что люди всегда обманывают, предают и причиняют боль. Одному быть лучше. У меня нет друзей, потому что я не подпускаю людей ближе, чем на расстояние меча. Но я хочу попробовать добиться твоего доверия. Потому что в чем я уверен на все сто, так это в себе, и если я даю слово, то обязательно держу его. А я дал тебе слово — я никогда не причиню тебе боли намеренно и без крайней на то необходимости. Ни физической, ни душевной. Можешь мне не верить. Но я тебе это докажу. У нас впереди много времени.
— Ну попробуй, — безразлично бросила я и положила щеку на ладони. Не сможет он, да и наплевать.
— Я никогда не сдаюсь, — усмехнулся Скуало и отстранился. Послышалось шуршание бумаги, звук выключаемого принтера, а затем хлопок входной двери. Отлично… Наконец-то меня оставили одну… Я натянула на себя покрывало, мечтая провалиться в глубокий спасительный сон, полный одиночества и темноты. Но я точно знала, что за гранью яви, переходящей в дрему, Гипнос снова подарит мне только кошмары. Ведь сны мне показывает не он и не Морфей, а Геката — покровительница ужаса…
POV Маши.
Вчера я весь день пахала как лошадь, а теперь вынуждена по настоянию наших интервентов топать в лес и смотреть на «представление», как выразился Фран! Что за фигня? Нельзя просто сказать: «Будет то и это»? Нет — у них таинственность преобладает в словах! Бессовестные… Ну и ладно. Всё утро я работала, а после обеда мы собрались всей толпой: одиннадцать мафиози, я, Катька, довольная, как обожравшаяся сметаны кошка, и на удивление мрачная и молчаливая Ленка. Нет, она всегда молчалива, всегда ведет себя так, словно ей ни до чего дела нет, и всегда сторонится толп народа, но сегодня это зашло слишком далеко! Она вообще не открывала рта, даже когда Фран над ней прикалывался, а ведь обычно язвит с торицей, она отказалась что от завтрака, что от обеда, и работу свою хоть и выполнила, но из рук вон плохо — три яйца раскокала, к рабочим вообще идти отказалась, а когда мы пошлепали к лесу плотным табуном, отделилась ото всех и плелась в конце — на таком расстоянии, что я думала, она вообще решила с нами не ходить и затерялась где-то! Добавьте ко всему прочему то, что она напялила в тридцатиградусную жару водолазку с начесом и завязала волосы длинной, до самой земли, бордовой лентой. У нее что, опять началось ухудшение и депрессия? Почему? Она ведь так долго была в состоянии ремиссии! Ну, или как там это называется? Я знала, что ее лучше в таком состоянии не трогать и потому переживала молча, не приближаясь к сестре, как и Катька, которая лишь бросала на нее печальные обеспокоенные взгляды. Фран тоже заметил отклонения от нормы в Ленке и съязвил в мою сторону:
— Что же ты сестре из депрессии не прикажешь выйти?
— Она не послушает, — хмыкнула я в ответ, а когда парниша шепотом поинтересовался, почему я не поговорю с сестрой, я едва слышно ответила, что ее в таком состоянии лучше не трогать, а то будет только хуже. Катьку, похоже, тоже засыпали подобными вопросами, по крайней мере Ямамото, Тсуна, Рёхей и Суперби к ней подходили, бросая на Ленку косые взгляды, при этом в разговоре со
— Шел бы ты в лес, а то хуже будет.
— Это угроза? — усмехнулся термо-принц.
— Нет, — покачала головой я. — Потому что я не о тебе, а о Ленке. Ей хуже будет, если ты вмешаешься.
— А Принц так не думает, — манерно изрек он, приправив эгоцентризм тонной пафоса. — Принцу лучше знать, как его смех подействует на его друга.
— Друга? — фыркнула я. — Не смеши мои портянки, сапогам щекотно! Ты хочешь сказать, что у тебя, маньяка первостатейного, друг может быть? Ну, даже если так, скажу о Ленке. И не надейся стать ее другом. Ее отличительная черта — любовь к одиночеству. И людей она не то, что не ценит — она их терпеть не может. Так что шел бы ты… к руинам. И не лез к моей сестре.
— Ши-ши-ши, ты напоминаешь самку гиппопотама, защищающую детеныша, — съязвил Бельфегор, отходя от березы. — Но Принца это не волнует. Он не имеет привычки слушать других и всегда всё решает сам! Я знаю, что для Принцессы важно мое общество, и я ей его дам. Потому что она мой друг. А твое мнение здесь роли не играет. Ведь ты для нее как все. А потому — пока-пока!
Он рассмеялся и, крутанувшись на каблуке вокруг своей оси, побежал навстречу Ленке, только подъезжавшей к краю леса. Я закатила глаза и ломанулась в лес. Пусть сами разбираются, ну их. Даже если Ленусик его и отошьет, вряд ли он с таким настроем сделает ей какую-нибудь гадость.
Но, несмотря на свои мысли, я, зайдя в лес, притормозила и решила понаблюдать за ними. Ну что я, виновата, что ли, что волнуюсь о сестре?! Однако, что удивительно, когда Ленуська подъехала к деревьям, Принц, шествовавший слева от ее коня, подал ей руку, и она ее приняла, а затем, спрыгнув на землю, привязала Сета к ветке и, взяв Принца под локоть, молча направилась в лес. Это с какого перепоя? Неужели… он и правда стал ее другом? Но я же четко помню, что врачи в один голос твердили, будто она всегда будет стремиться к одиночеству и даже к нам с сестрой не сможет привязаться настолько, что мы ей станем очень нужны, важны и вообще любимы до потери пульса. Когда у нее случаются вот такие вот ухудшения, она всегда от нас с Катькой отдаляется, а тут идет под ручку с почти незнакомым ей парнем. Что за ерунда? Хотя, помнится, врачи также говорили, что одна, максимум, две дружеских связи у нее могут возникнуть, ежели ее эти люди крайне заинтересуют и действительно станут необходимыми, но… это же еще хуже! Потому что через полгода Бельфегор исчезнет! Кошмар… На кого она потратила одну из двух своих возможностей стать счастливой?..
Я тяжко вздохнула и, пиная ветки и траву, поплелась к руинам. На душе было мерзко и гадко, а полумрак, царивший в лесу, только добавлял пессимизма в мое и так фиговое настроение. Подрулив к поляне, я имела сомнительное счастье лицезреть Катьку, усевшуюся на корточки рядом с канавой, вырытой у внешнего круга камней примерно на цифре «четыре», ежели рассматривать круги как циферблат, и толпу вонгольских, варийских и прочих мафиозных интервентов, окруживших алтарь, причем один из них, носящий звучную фамилию «Савада», стоял в сторонке, напротив узкой части алтаря, дальней от моего местоположения, и чуть ли не спиной врезался в высоченный вертикальный камень, а в руке у него была горсть земли. Я подрулила к парням и, встав справа от Франа, ютившегося у левой стороны алтаря, хмуро вопросила: