Спасите, мафия!

Tamashi1

— Принимаю твое предложение, Гокудера, — рассмеялась я, глядя на всё еще растиравшего мои замерзшие ладони парня. — Ты прав, я сделаю это, построю замок на руинах. Я поверю в себя и добьюсь своей цели. И больше никогда не буду убегать — ни от себя, ни от проблем. Я тебе это обещаю.

— Вот и правильно, — усмехнулся Хаято и отвесил мне щелбан, а затем встал и, махнув мне, направился к дому со словами: — Идем, а то на завтрак уже опоздали, небось.

Я улыбнулась, кивнула, поднявшись с лавочки, подбежала к Хаято и, встав у него за спиной, поймала парня за руки и шепнула ему на ухо:

— Спасибо, Гокудера. Можно я тебя теперь по имени звать буду?

— Дура, не подкрадывайся со спины! — почему-то вспыхнув, аки маков цвет, возопил Динамитный мальчик, и я, отпустив его, ехидно протянула:

— Стесняешься?

— Нет, могу рефлекторно тебя динамитом нашпиговать! — фыркнул он, а затем, надувшись, как мышь на крупу, спрятал руки в карманы брюк и, ссутулившись и что-то бурча под нос, направился

к дому.

Я рассмеялась и, догнав его, схватила за руку и потянула вперед со словами:

— Если хочешь успеть на завтрак, надо бежать! Не плетись как черепаха, ты же Ураган! А еще… всё равно спасибо.

— Не за что. И… можно и по имени, если так неймется, — пробурчал Хаято и, усмехнувшись, со всех ног ломанулся к дому, потянув меня за собой, как бурлак судно. На душе вдруг стало тепло, светло и очень хорошо, потому что он меня и впрямь принял, а потому я бежала со всех ног, не желая отставать от человека, который стал мне очень дорог. Ясен фиг, я бегала медленнее этого пан-спортсмена, но всё же выложилась по полной, и вскоре мы были уже в холле, где Хаято заявил:

— Перед ужином — тренировка. Каждый вечер. И не отлынивай.

— О’кей, учитель, я приду, — усмехнулась я и спросила: — Поможешь собрать народ на игру?

— Ладно уж, помогу, — ворчливо ответил куряка, но в глазах его промелькнуло облегчение, и я, подмигнув ему, ломанулась в кухню.

POV Кати.

Вчера вечером я, заигравшаяся в парикмахера эгоистичных няшных ананасов, ясен фиг, с Хибари-саном так и не пересеклась, равно как и этим утром. За завтраком Мукуро являл собой образец таинственности и загадочности и явно что-то замышлял, бросая на меня косые взгляды, а Маша огорошила всех заявлением: «Народ, давайте вечером после ужина сыграем в дурака! Первый кон я буду играть нечестно, предупреждаю сразу, а потом мы возьмем новую колоду, и я не стану передергивать карты. Очень вас прошу об этой игре». Что удивительно, эту ее странную идею поддержал заявившийся вместе с ней любитель фейерверков и громких «бубухов», и многие сразу согласились. Но вот Скуало и Принца пришлось уговаривать Ленке, а Мукуро — мне. Акулка Варии вообще до последнего отказывался играть в «нечестную» игру, но эту неприступную крепость взяли шантажом — Ленуська пообещала, что если он сыграет, она съездит на консультацию к знакомому оккультисту по какому-то их очередному неразрешенному вопросу, и Суперби согласился. Неужто и впрямь такая важная информация у этого спеца, что аж нашу невшизенно гордую Акулу пробрало?.. Ну да ладно, это не мое дело. Моим делом стала разборка с Мукуро, который вытребовал у Машки, с моей помощью, конечно, обещание, что она первый кон будет жульничать исключительно в свою пользу и специально никого к проигрышу подводить не станет. Да уж, он тот инцидент со своим проигрышем, наверное, никогда в жизни не забудет… Печалька. Однако в конце концов все согласились на проведение игры, и после завтрака мы разбрелись каждый по своим делам. Обед прошел не менее успешно, но после занятий по конкуру и объездки территории меня подстерегла неожиданность: отведя Торнадо в конюшню, я отправилась к дому и, открыв дверь, нос к носу столкнулась с Хибари-саном. Он был очень хмурым, а сидевший на его плече Хибёрд — подозрительно молчаливым — он даже не чирикал. Я подумала: «Была не была», — и, последовав за ним к конюшням, спросила:

— Мы можем поговорить?

— Не вижу смысла, — холодно бросил он.

— А я вижу, — пожала плечами я.

— Не мои проблемы, — раздраженно процедил он. Да что ж он упрямый-то такой, что сил нет, а?! Ну и ладно. Если крепость не удается взять штурмом, ее берут осадой.

Пока он седлал Мемфиса, я вновь оседлала недовольного Торнадо, шепча коняге: «Ну прости, ну очень надо, извини». Вскоре мы отправились к реке, где всё это время Хибари-сан, давно завязавший с нырянием, проводил различные опыты, иногда привлекая к ним Франа, потому как иллюзии нам очень помогали в моделировании ситуаций, которые невозможно было создать в реальности. Мы с Франей как уговорили Хибари-сана принять его помощь, так и стал юный иллюзионист рабом номер два главы всея разведки. Раб номер один — это я у него, ага… Фран даже сам, по собственной инициативе, помог скрыть от Ленки то, что в заводи есть еще камни — иллюзии рулят и бибикают, что ж поделать… Мы с фокусником, кстати, за это время пришли ко взаимопониманию, и он даже сказал, что понял, что не стоило злиться за тот мой поступок, а также заявил, что хочет жить со мной в мире и без обид, после чего его шутки в мой адрес перестали быть жестокими и ядовитыми, замерев на уровне «очень дружеский троллинг». Интересной он был личностью, кстати, и очень глубокой, а в шутках его порой было столько скрытого смысла, что я не переставала поражаться тому, насколько взрослым и мудрым может быть этот человек, ведущий себя, как ребенок…

Дорога к лесу прошла в траурном молчании и раздумьях, я вообще старалась ехать поодаль, чтобы не нарваться на слова: «Катись куда подальше, травоядное», — и, наконец, мы достигли леса. Привязав Торра, я последовала за злющим Хибари-саном к заводи, всё так же держась на расстоянии от него, и, выйдя к берегу, где он уже начал разводить костер (о да, кострище там давно прописалось, а

ветки были натасканы чуть ли не на месяц вперед), подошла к раздраженному комитетчику и тихо сказала:

— Давай всё же поговорим?

— Нет, — холодно бросил Хибари-сан.

— Ладно, — пожала плечами я. — Тогда я просто буду разговаривать сама с собой. Погода чудесная — почему бы не пообщаться с ветром?

— Ты… — процедил он и, не найдя слов, чтобы меня охарактеризовать, бросил: — Я не буду слушать.

— И не надо, — фыркнула я, усаживаясь на корточки напротив разводившего костер комитетчика, всё же поддевшего под пиджак свитер. — Я скажу это лишь один раз и не буду унижаться и бегать за тобой по ферме в течении всех оставшихся четырех месяцев, потому что, хоть я и труслива, чувство гордости у меня всё же есть. Равно как и чувство долга, кстати. Мукуро давно предложил мне дружбу, и я приняла ее. А потому то, что я весь вчерашний день его игнорировала, несмотря на то, что он провел расследование, выяснил, кто меня доставал, и вообще всеми силами пытался соответствовать понятию «друг» в его понимании, было подлостью с моей стороны. Я должна была уделять ему больше времени, и он расстроился из-за того, что я словно не заметила всех его попыток показать мне, что на него можно положиться. Он не собирался причинить мне боль ни теми объятиями, ни своими словами, на которые я разозлилась даже в большей степени, нежели на то, что он меня обнял. Я просто не поняла его и усугубила ситуацию, а он, чтобы прогнать из головы хаос, нарвался на драку. Но он не использовал тебя — вам обоим нужна была встряска и выплеск адреналина и эмоций, потому он и спровоцировал тебя. Ради себя, конечно, но он знал, что ему не победить, и это о многом говорит. Знаешь, когда ты его вырубил, я действовала рефлекторно. И мне очень жаль, что я допустила мысль, будто ты можешь ударить человека, находящегося без сознания. Мне тогда было стыдно, как никогда прежде. Потому что я усомнилась в тебе, допустила мысль, которая невозможна даже чисто теоретически. Я знаю, что ты не атакуешь тех, кто не может за себя постоять. Но я испугалась в тот момент. И я приношу за это свои извинения, хотя пойму, если ты меня не простишь. Но это единственное, за что я собираюсь извиниться, потому что каким бы человек ни был, если он нуждается в помощи, я ему ее окажу. И в тот момент, хоть мне и хотелось пойти за тобой и извиниться, я не могла оставить Мукуро. Он был без сознания, ему нужна была помощь. И я ему ее оказала. Дело даже не в том, что он мой товарищ, и не в том, что это я была виновата в сложившейся ситуации. Просто если человек в беде, ему надо помогать — это непреложный закон моей жизни. А теперь тебе решать, оттолкнуть меня или дать второй шанс. Я не предавала тебя, но я допустила недопустимую мысль. Если можешь, прости…

Повисла тишина. Мерное багряное пламя, разгоревшееся между нами, дарило тепло и приковывало к себе взгляды. Хибари-сан неотрывно смотрел на огонь, сидя перед костром на корточках, и о чем-то сосредоточено думал, а затем резко спросил:

— А если не могу?

Сердце словно раскаленное лезвие пронзило. Я, может, и слишком самоуверенна, но надеялась, что он простит меня, хоть и была готова к тому, что он может меня прогнать. На глаза навернулись слезы, но я через силу улыбнулась и, кивнув, пробормотала:

— Тогда я уйду и больше никогда не буду тебе навязываться. Потому что я не хочу делать тебе еще больнее. Я… — голос дрогнул, но я взяла себя в руки и, глядя на огонь, тихо добавила: — Я знаю, что, вымогая прощение, его не получить. Потому я уйду. Я это заслужила. Так что я уйду, несмотря ни на что. Даже на то, что хочу остаться.

Повисла тишина. Я смотрела на огонь и впервые в жизни хотела разрыдаться навзрыд, по-бабьи, с подвываниями, и сказать, что не могу больше быть одна, но я молчала и не давала себе сорваться, кусая губы. Я сгорала в этом огне и думала: «Да не молчи ты! Не мучай меня больше! Просто уже пошли меня куда подальше и не издевайся! Потому что так — еще больнее! Знать, что надеяться не на что, но продолжать лелеять глупую, несбыточную надежду…» Я вдруг поняла, что мои мысли в автобусе о том, что я не должна в него влюбляться, опоздали. За эти два месяца, что мы почти каждый день проводили вдвоем, ставя эксперименты, за то время, когда он проявлял свою странную и мало кому заметную, ненавязчивую заботу, за те моменты, когда он грустно смотрел на небо и показывал мне ту часть себя, что скрывал ото всех, я влюбилась в него. Влюбилась окончательно и бесповоротно. И сама же всё разрушила. Потому что я просто глупое, трусливое травоядное, которому нет места рядом с хищником… Я встала и, не говоря ни слова, побрела к лесу, оставив все свои надежды в пламени костра. Но внезапно меня схватили за руку, и я замерла. Сердце застыло, а затем бешено забилось, словно пытаясь вырваться из груди. А душу сковала боль — дикая, надрывная и нестерпимая…

— Стой, — раздался тихий, до боли родной голос за спиной, и я вздрогнула. В нем не было ни злости, ни раздражения, только какая-то странная надежда и просьба… — Не уходи.

— Зачем? — пробормотала я. — Ты же не принял моих извинений, я же…

— Принял, — едва слышно ответил Хибари-сан и осторожно сжал мою ладонь, встав у меня за спиной на небольшом расстоянии. — И… прости за молчание.

— Я… я не понимаю, — пробормотала я, чувствуя, что истерика подкрадывается к горлу. — Я не понимаю!