Спасите, мафия!
Шрифт:
— Да ладно, не злитесь, — заюлил парень. — Я всего лишь спросил…
— А тебе ответили, — перебил его Хибари-сан. — Если сплетни не прекратятся, вам же хуже.
Парень пробормотал что-то неразборчивое и, бросив на меня расстроенный взгляд, слинял в неизвестном направлении. Я раздраженно пнула землю и пробормотала:
— И почему всегда так? Почему я не могу говорить с ними жестко? Почему меня никто никогда не воспринимает всерьез?..
— Потому что ты слишком мягкая, — озвучил очевидную истину Хибари-сан, и я чуть было не сказала: «Спасибо, КЭП!» — но вовремя спохватилась и промолчала —
Я шумно выдохнула и, передернув плечами, сказала:
— Извини, мне надо готовить ужин. Я пойду.
— До ужина еще далеко, — слегка напряженно ответил Хибари-сан.
Я поморщилась и почувствовала, что сердце прокололо раскаленной иглой, а затем вдруг стало очень больно и обидно. Захотелось сказать ему всё, что я думала, не задумываясь о последствиях. Обижу я его? Пусть. Потому что я уже не могла молча терпеть… И хотела впервые в жизни попытаться позаботиться о самой себе. Ведь это больно, очень больно — понимать, что он мне всё же не верит… Потому я, покачав головой, сказала:
— Извини. Я устала, настроение никакое, а ты всё равно мне ничего не скажешь. Не знаю уж, что ты мне собирался сказать, если вообще собирался, но ты явно сомневаешься, а значит, я подожду пока ты решишь, что мне можно доверять, и сможешь всё рассказать, не сомневаясь во мне. А пока это всё бессмысленно: ты мне не веришь, так чего и себя, и меня мучить? Я подожду. Буду ждать до самого конца. Только вот ходить за тобой, как привязанная, и смотреть на то, как ты решаешь, стоит мне довериться, или я поступлю как Игорь, я тоже больше не хочу. Я всегда рядом, но ты этого не видишь. Да и не важно, потому что это не изменится. Извини, я пойду.
Я помчала к дому, давя в себе желание разрыдаться, злость на себя, обиду, раздражение от того, что не сумела сдержаться и сорвалась, и страх того, что он всё же поймет, что значит для меня куда больше, чем просто «друг», а также всю гамму негативных чувств, что рвали душу на части. Влетев в холл дома, я скинула сапоги, повесила куртку на вешалку и, забыв обуть тапочки, ломанулась наверх. Ворвавшись в свою комнату, я рухнула на кровать, застеленную темно-синим покрывалом, и уткнулась носом в подушку. Не хотелось ни думать, ни чувствовать. Хотелось исчезнуть, раствориться в небытии, распасться на атомы, но это было невозможно… Как же это больно — понимать, что тебе никогда не поверят…
Внезапно дверь бесшумно распахнулась, и послышались тихие шаги. Я раздраженно подняла голову и увидела, что в комнату вошел Глава Дисциплинарного Комитета, как обычно хмурый, как всегда в своем похоронном бронированном костюмчике, фиолетовой рубашке, которую напялил этим утром, и при галстуке, но почему-то без Хибёрда. В руках у него были мои тапочки, которые мужчина кинул на пол рядом с моей кроватью, на что я удивленно вскинула бровь и подавила в себе желание извиниться перед ним за срыв, усевшись на
Хибари-сан сел на край моей кровати и тихо спросил:
— Злишься?
— На себя — злюсь, — честно ответила я. — На Игоря — нет. Мне больно из-за самого факта предательства, но этого человека для меня больше не существует.
— Тогда почему ты так нервничаешь?
— Просто так, — вяло пробормотала я и, положив подбородок на колени, уставилась на темное покрывало.
— Ты сама мне не доверяешь, а хочешь, чтобы я тебе что-то рассказывал, — раздраженно предъявил претензию комитетчик.
— Я тебе верю! — возмутилась я и бросила на него яростный взгляд, но тут же отвернулась и вновь воззрилась на свою койку, пробормотав: — Просто есть такие вещи, которые вообще никому нельзя говорить.
— Никому? — усмехнулся разведчик. — А Торнадо?
— Ему можно, — улыбнулась я краешками губ.
— Хм. А Хибёрду? — продолжил допрос с пристрастием глава CEDEF.
— И Хибёрду можно, — поморщилась я.
— Ладно, — хитрым тоном заявил Хибари-сан и, пересев к изголовью кровати, скомандовал: — Тогда, раз ты можешь обо всех своих проблемах рассказать животным, расскажи ему.
Я удивилась и обернулась к мужчине, но спрашивать ни о чем не пришлось: я увидела того, кому он предлагал мне излить душу. На его ладони сидел маленький белый ёжик с длинными толстыми острыми иголками и маленькими черными глазками-бусинами, осторожно принюхивавшийся к воздуху в незнакомой комнате и переминавшийся с лапки на лапку. Все невзгоды разом вылетели у меня из головы, и я, не заметив, как на губах появилась улыбка от уха до уха, тихо восторженно протянула:
— Ролл… Чудо какое! Маленький какой, хорошенький!
— Можешь погладить, — усмехнулся довольный хозяин всея облачных ежей, и я, решив, что «пока дают — надо брать», подползла к мужчине, сидевшему на краю кровати, не закидывая на нее ноги, и осторожно протянула руку к ёжику.
— Киии? — протянул Ролл с довольной физиономией и ткнулся в мою руку холодным черным кожистым носом, принюхиваясь.
— Ути, лапочка моя хорошая! — умилилась я и начала осторожно гладить довольного ёжика по огромным белым иголкам. Если честно, Ролл не был похож на обычных ежей, его иглы не напоминали даже иглы дикобраза — это были скорее шипы, чем иголки — толстые, длинные, причем, что интересно, они постоянно меняли длину, словно не были частью ёжика и жили своей, отдельной от него жизнью. В целом, Ролл был точно таким, как в манге, только трехмерным, и я подумала, что никогда в жизни не видела такого чуда.
— Нравится? — улыбнулся краешками губ Хибари-сан.
— Шутишь? — опешила я. — Он просто душка! Такой милый, а глазки такие умные. Ролл, ты няшка, ты в курсе?
— В курсе, — усмехнулся Хибари-сан. — И активно этим пользуется.
— Кьююю, — обиженно протянул Ролл и, фыркнув, плюхнулся пузом на ладонь комитетчика и вытянул лапки: передние — вперед, задние, соответственно, назад.
— Ну вот, обидели няшу, — улыбнулась я, почесывая ёжика за ушком. Кстати, уши у него были довольно большие, овальные, и он частенько прядал ими, как заправский конь. Смешной он, но одновременно с тем безумно милый…