Спасите, мафия!
Шрифт:
— Такеши, если сейчас поехать в больницу… — затараторила я, но он перебил меня, пробормотав заплетающимся языком:
— Бесполезно… Мою кисть утащила их собака… мы ее уже не найдем…. Да и не могу я вас бросить.
— Ты шутишь? — возмутилась я. — С такой раной ты не сможешь сражаться!
— Ну, Скуало же дерется без кисти, — попытался отшутиться Ямамото, явно находившийся не совсем в адекватном состоянии: его била крупная дрожь, зрачки были расширены, а каждое слово давалось с неимоверным трудом.
— У тебя болевой шок, — перебила его я. — И ты потерял много крови! Ты больше не можешь драться…
— Катя, —
Я вдруг почему-то вспомнила, как те же самые слова говорил Скуало, решивший погибнуть в пасти акулы, и поняла, что хоть раньше для Ямамото главным и был бейсбол, сейчас мечи для него стали не менее важны. Но самым главным было то, что Такеши не способен был бросить своих друзей, и за них он готов был драться до последней капли крови, равно как и за свою честь мечника. Я коротко кивнула, а Такеши рухнул на землю и закрыл глаза, прошептав:
— Я отдохну немного…
— Полежи, мой хороший, — улыбнулась я вымученно. — Скоро всё закончится. Мы не проиграем, Такеши.
— Да, — пробормотал мечник и потерял сознание.
Я быстро сделала другу обезболивающий укол и продолжила обрабатывать культю, думая о том, что это всё моя вина. Если бы я тогда не пожелала на могиле родителей встречи с мафией, этого бы не произошло. Ямамото уже выполнил задание, но теперь, если его убьют, он вернется домой без руки, и это моя вина. Скуало способен был драться с такой травмой, потому что это позволял его стиль боя, но Шигурэ Соен Рю — не то боевое искусство, где можно так же свободно использовать руку с протезом… И вдруг мне на плечи легли холодные ладони. Я вздрогнула и обернулась — за мной стояла Лена, а рядом с ней — Маша.
— Не вини себя, — тихо сказала моя младшая сестра. — Он бился ради своих друзей, а не только ради тебя. А если ты думаешь, что виновата в том, что их сюда прислали, ты слишком самонадеянна. Вряд ли Владыка Ада исполняет желания каждого смертного, идя на должностные правонарушения ради всех подряд.
— Но если бы я не называла мир, из которого он прислал… — начала было я, но меня перебила Маша:
— Было бы лучше, если бы он прислал кого-то из другого мира и ранили бы их?
— Нет, — пробормотала я, понимая, что сестры правы, но отчаянно не желая верить в реальность происходящего. Сердце билось словно где-то вдалеке, словно и не мое оно было вовсе. Но нехотя струившаяся по моим жилам кровь, так похожая на кровь, что обагряла мои руки, толчками вырываясь из раны моего друга, навязчиво твердила, что всё же я не сплю, и происходящее — не жестокая иллюзия Морфея…
— Успокойся и помоги ему, — скомандовала Лена. — Он хочет вернуться к друзьям, так помоги ему это сделать. Он заслужил это. Не ломай его гордость.
— Да, ты права, — кивнула я и, глубоко вздохнув, вернулась к ране мечника.
Честно говоря, я вообще не понимала, ради чего Владыка Эмма всё это затеял, но знала, что просто так, из прихоти, это существо ничего бы не сделало, а значит, причина была. Вот только что может оправдать подобную жестокость, я не могла даже предположить…
—
Последовавший вскрик заставил Машу побледнеть и обернуться. Над Франом, распростертым на земле, занес меч самурай с лошадиной головой, но клинок был встречен иллюзорным металлическим щитом, и Мукуро, паривший в воздухе в теле Вадима, закричал:
— Заберите его назад!
Дважды повторять не пришлось: Маша с полным отчаяния, безумным взглядом, кинулась к рядам воинов, на ходу доставая ножи, и, подбежав к Франу, метнула сразу десять лезвий, каждое из которых достигло цели — они вонзились точно в лоб своих жертв. Перекинув руку парня через свою шею, Маша потащила было иллюзиониста к нам, но подбежавший к ней Маэстро подхватил парня на руки, бросив:
— Прикрывай отход.
Мария обернулась и бросила еще несколько ножей в преследователей, убив троих существ, которые тут же исчезли, и на их месте появились новые воины. Ножи, убившие самураев, рухнули на мерзлую землю. Маша кинулась назад, и вскоре они с Франом и Маэстро были уже рядом со мной. Иллюзионист был без сознания, а темную куртку пропитала алая влага.
Фран… Как же так? Его-то за что?! Это светлое, доброе существо, перенесшее в своей недолгой жизни столько боли, сколько не каждому старику на долю выпадало!
— Держись, только держись, — бормотала Маша дрожащими губами, судорожно начиная расстегивать куртку парня.
Я заканчивала перевязку руки Такеши, а моя сестра, казалось, обезумела… Она разорвала рубашку иллюзиониста и застонала, схватившись за голову. Я бросила косой взгляд на тело раненого и застыла от ужаса. Его ранили в левый бок, и бледную кожу заливала алая кровь, толчками вырывавшаяся из рваной раны, но не это послужило причиной нашего шока. Всю грудь парня покрывали шрамы — от тонких и едва различимых, словно от пореза острым ножом, до широких и уродливых, словно от рваных или скальпированных ран…
— Не стой столбом! — крикнул Маэстро, зажимая рану парня, и я кинула Маше саквояж. Голос мужчины привел мою сестру в чувство и медицинский чемоданчик она поймала, хотя глаза ее оставались пустыми и словно не верили в происходящее, отказываясь принимать такую реальность…
Но Маша — до ужаса сильный человек, а потому она сумела справиться с собой и принялась дрожащими руками извлекать из саквояжа бинты. Я поняла, что она сделает всё, что нужно, и вернулась к ране Такеши, а Мария начала быстро обрабатывать рану паренька, бормоча:
— Только держись, слышишь? Только держись, хороший мой…
Я закончила перевязку и велела Ленке привести Такеши в чувство, а сама подползла к бледному, лежавшему в луже собственной крови иллюзионисту и начала зашивать рану. Каким-то чудом внутренние органы не были задеты, однако крови парень потерял до ужаса много, и это пугало. Маша держала иллюзиониста за руку, сидя сбоку от него и раскачиваясь вперед-назад, но даже не замечая этого: весь ее мир сузился до хрупкой фигуры безумно сильного человека, лежавшего у ее ног. Он столько пережил в своей жизни, что даже думать об этом было страшно. И все испытания он преодолел с честью, сумев сохранить собственную душу ослепительно-белой, чистой, сияющей. Он заслужил хотя бы толику света и счастья, так почему у него хотят отнять даже надежду на это?..