Спасите, мафия!
Шрифт:
Моя сестра шептала что-то подбадривающее, но иллюзионист не приходил в себя, и я понимала, что виновата в этом кровопотеря, но переливание на поле боя делать — нонсенс, да и не знали мы группу крови иллюзиониста… А если бы и знали, где бы мы достали кровь?..
— Его надо везти в больницу, — хмуро пробормотала я, но голос мой почему-то усилился, хоть я и не участвовала в сражении. — Слишком большая кровопотеря.
— Не надо! — крикнул нам сверху Мукуро в теле Вадима, не прекращавший атаки с помощью фуда. — Иллюзия восполнит потерю. Главное, приведи его в чувство, и он сам себя вылечит, а я пока
— Да почему?! — возмутилась я.
— Потому что нас отсюда не отпустят, — усмехнулся иллюзионист, и я с ужасом посмотрела на Владыку Эмма. Мы что… в ловушке?..
— Вы знали, на что шли, — безразлично прошелестел он, и я вдруг подумала, что ненавижу его. Именно ненавижу, потому что столько боли живым существам причинять никто не имеет права, какова бы ни была его цель…
— Что ж ты за божество-то такое? — процедила я, накладывая парню повязку, но мой голос усиливать не стали.
— Король Ада, — то ли издеваясь, то ли и впрямь поясняя, ответил этот самый «король», почему-то меня услышавший.
— А я думала, боги должны быть добры к людям! — крикнула я, не оборачиваясь.
— Доброта бывает разной, — уклончиво ответил Эмма, перемещаясь в воздухе и уклоняясь от атак мафиози.
Когда я закончила перевязку, Ленка уже привела в сознание Ямамото, и я быстро проверила его состояние, пока Маша осторожно похлопывала по щекам иллюзиониста, пытаясь заставить его очнуться. Такеши был в относительной норме (хотя какая уж там «норма» при таком ранении?), и рвался в бой. Так как на ногах он держаться еще мог, я не видела причин удерживать его и, крепко обняв парня, прошептала:
— Спасибо тебе за всё, Такеши.
— Не вешай нос, — с улыбкой ответил он. — Возможно, мы еще не прощаемся. Улыбайся чаще: улыбка помогает жить.
— Конечно, — улыбнулась я и, чмокнув парня в щеку, отстранилась. Он призвал короткий меч и, прикрепив его бинтом к левой руке, бросил на меня прощальный взгляд.
Наши глаза встретились. Столько боли, добра и молчаливой поддержки было в бездонных черных омутах, что сердце мое сжалось от осознания того факта, что это всё же конец. Прощание. Но прощание с улыбкой на губах, потому что решимости моего Друга драться до конца мог бы позавидовать любой. Драться за друзей, драться за свою честь, драться за то, во что он верил больше всего на свете — за искреннюю, счастливую улыбку дорогих его сердцу людей…
Я улыбнулась мечнику, но не прощаясь, а словно говоря: «Ты справишься и будешь счастлив», — и поймала такую же улыбку в ответ. Такеши призвал катану и, пошатываясь, кинулся обратно на поле боя.
— Вот это сила духа, — протянул Маэстро, глядя парню вслед. — Повезло вам с друзьями. За таких и впрямь жизнь отдать не жаль.
— Это точно, — кивнула я. Как только фигура Такеши приблизилась к полю боя, я улыбнулась ему на прощание и, пересилив себя, отвела взгляд от человека, шедшего на смерть и давно уже ставшего мне братом…
Глубоко вздохнув и встряхнувшись, я смочила ватку нашатырем и сунула ее под нос Франу. Через пару секунд тот поморщился и открыл глаза, а Маша, всё это время неотрывно смотревшая на лицо паренька, вцепившись в его ладонь, вдруг прижала ее ко лбу и разрыдалась. Если честно, я такого не ожидала, потому что Маша всегда сдерживает
— Не плачь, — пробормотал парень и попытался приподняться на локтях, но Маша вцепилась в его плечи и остановила его, затараторив:
— С ума сошел?! Тебя только что ранили, куда тебя несет? Ты же иллюзионист — вы вообще можете к полю боя не приближаться и драться…
— Ты хочешь, чтобы я сидел в окопе и кидал гранаты, когда мои друзья сражаются на передовой? — перебил ее Фран и осторожно вытер слезы моей сестры кончиками пальцев. — Может, я и иллюзионист, может, я и слаб в физическом бою, но я никогда не отсиживался и не буду отсиживаться в тылу, пока мои друзья сражаются.
Почему-то из голоса парня исчезли все детские, язвительные или апатичные интонации. Он не растягивал слова и не пытался скрыть свои чувства. Он говорил то, о чем думал, то, что чувствовал, и впервые в жизни я подумала, что Фран — это не «мальчик для битья» Бельфегора, не доставший всю Варию подросток, не издевавшийся всю жизнь над бандой Кокуё ребенок и не ехидна, мечтающая остаться в детстве. Я поняла, что Фран — это очень рано повзрослевший и глубоко несчастный мужчина, который в свои семнадцать вынес куда больше, чем многие в шестьдесят, и это сделало его мудрым, взрослым человеком, прячущимся за маской безразличия и ехидной ребячливости. Потому что это отпугивало тех, кто мог бы попытаться пробиться сквозь его броню и кто мог причинить ему новую боль. Но это не был побег — это была лишь попытка защититься, а ведь инстинкт самосохранения — самый здоровый и самый понятный из инстинктов человека. Вот только Франу удобно было притворяться не только холодной язвой, но и ребенком — чтобы никто не понял, что в душе его столько же шрамов, сколько и на теле, а может, и больше…
— Прости, — пробормотала Маша и прижала ладонь парня к своему лбу. — Извини, я такая дура…
— Ничего, — слабо улыбнулся иллюзионист. — Я понимаю. Не бойся, я вернусь. Просто верь в меня, потому что я не могу исчезнуть. Не сейчас и не так.
— Я в тебя верю, — кивнула Маша и улыбнулась, а Фран потрепал ее по голове странным, учитывая его возраст, покровительственным движением и сел. Моя сестра помогла иллюзионисту подняться, он застегнул куртку и, кивнув мне, сказал:
— Спасибо за помощь.
— Береги себя, — улыбнулась я.
— Непременно, — кивнул Фран абсолютно серьезно. — Потому что теперь мне есть куда возвращаться.
Пламя на его кольце вспыхнуло невообразимо ярко, и он медленно, покачиваясь, двинулся к сражавшимся, а над их головами вдруг начали появляться реальные иллюзии молний, косившие врагов словно чума… Я встала и обняла старшую сестру, а она прошептала:
— Он сильный, он справится. Может, он и выглядит как ребенок, но он куда старше меня в душе. Хотя мне и эта его сторона нравится, и та, которая показывает, что где-то глубоко в душе он еще верит в чудо и надеется на лучшее — ведь что-то от ребенка он всё же сумел сохранить нетронутым. Наверное, доброту и абсолютную чистоту.