Спасите, мафия!
Шрифт:
— Тогда, может, порадуешься еще раз? — усмехнулся Граф, и на месте погасшей свечи появилась новая. — Это будешь не ты, но тот, кого ты знаешь. Он здесь не присутствует, но я могу загасить его свечу в любой момент. Что скажешь? Будешь рада, что выжила, если она погаснет?
— Да, — четко ответила Маша с ненавистью глядя на призрачного шинигами. — Я не ханжа, чтобы распинаться о том, что помру от чувства вины, если выживу, а мой знакомый умрет. Я буду рада, что осталась в живых. Но я буду винить себя в том, что не смогла тебя остановить. Только в этом и никак не в том, что мою жизнь не взяли вместо его, потому что я хочу жить и умирать не собираюсь.
— О, рыбонька моя обезвоженная, твои намерения здесь
Маша вздрогнула, как от удара хлыстом, а шинигами заставил так и не погасшую свечу исчезнуть и заявил:
— Что ж, это всё мелочи. Вы свои лица показали — вам плевать на окружающих. Прекрасная, просто дивная позиция! Ну что, пташки мои? Теперь можно и поиграть, а?
В руках Графа начали появляться тут же рассыпавшиеся пеплом фуда, и на моих друзей обрушился шквал мощнейших заклятий. Фуда Вадима не шли с этим кошмаром ни в какое сравнение. Граф управлял всеми четырьмя стихиями одновременно, причем так искусно, что казалось, будто бушующие потоки воды, огненные лавины, каменные глыбы и воздушные вихри обрели разум и душу… Мафиози оставалось лишь обороняться, но они всё же пытались пробиться к Графу, лавируя между стихиями, но не в силах их победить… Если какая-то атака наших друзей и доходила до шинигами, он отражал ее мощнейшим щитом, в сотни раз превышавшим «абсолютную» защиту Джессо — его «белые аплодисменты», доказавшие, что абсолюта в этом мире нет. Ведь даже они, эти самые «аплодисменты», не могли защитить своего хозяина от буйства самой природы. Белый новенький мундир местами почернел, опаленный багровым пламенем, местами был разорван в клочья и обагрен алой кровью. А на землю то и дело падали чистые, белоснежные перья, вмиг пропитывавшиеся багрянцем, что заливал землю.
Тела братьев Шалиных были истерзаны еще больше, но они непрерывно регенерировали, а вот Тсуна явно слабел с каждым мигом: давали о себе знать ранения и кровопотеря. Однако Пламя на его лбу, как и решимость в его глазах, не слабели ни на секунду, и я точно знала, что он никогда не сдастся. Кёя же держался так, словно и не был ранен, однако порванный черный плащ, окрашенный в алый белый иероглиф на спине, разбитые губы и равномерно падавшие на землю багряные капли, так похожие на зерна граната, говорили о том, что главу CEDEF в этом бою потрепало не намного меньше, чем его товарищей. Вот только в глазах его горела холодная решимость довести дело до конца, и даже необработанные раны и кровь, покидавшая тело мерными толчками, не могли заставить его выйти из боя хоть на минуту — просто чтобы перевязать раны. Почему? Да просто потому, что ни на один миг Глава Дисциплинарного Комитета не мог оставить товарищей в опасности… Граф же смеялся, явно наслаждаясь происходящим, и посылал всё новые и новые заклятья в изможденных мафиози. Огонь пытался окружить их, то и дело задевая кого-то из бойцов алым хлыстом, ветер, давящий, сминающий, не дающий вздохнуть, гнал к воде, прозрачные бурлящие потоки взмывали к небесам и обрушивались на головы мафиози, словно Ниагарские водопады — всем своим весом, способным раздавить, смять, обратить в ничто, а глыбы земли вместе с крошечными земляными иглами нападали со всех сторон, кружа вокруг мужчин и танцуя безумный танец — танец самой Смерти…
Тсуна приготовился, чтобы выстрелить Х-баннером, но Кёя подлетел к нему на игольчатой сфере и процедил раздраженным голосом, слышным абсолютно всем:
— Не трать силы. Это бесполезно. У него слишком сильная защита.
— Ку-фу-фу, — рассмеялся Мукуро в теле Вадима, прыгая по уплотненному воздуху к Джессо, парившему над Графом. — Неужто у Кёи открылись глаза на то, что перед ним сильный соперник, которого ему, возможно, и не победить?
—
— Значит, ты решил пойти на хитрость? — усмехнулся Мукуро-Алексей, уклонявшийся от огня слева от шинигами, который даже в этом теле и в такой ситуации не мог не язвить вечному сопернику.
Разведчик не ответил. Он лишь посмотрел на Саваду и что-то показал ему знаком. Тот кивнул и взлетел выше, однако Владыка Эмма снова скомандовал:
— Двенадцатая ступень. Покажи мне безысходность смерти.
Граф вдруг прекратил атаковать и выставил вперед зажатую в правой руке фуда барьера, а на левой ладони его появилась свеча. В тот же миг свеча погасла. Со стороны безмолвной армии самураев, умиравших без единого звука, разве что хрипы вырывались из раненых легких, вдруг раздался краткий вскрик.
Нет… Этот голос…
Я резко обернулась и увидела как Такеши, замерший в оборонительной позиции, вдруг пошатнулся. Между его лопаток сияло в лучах безразличного солнца обагренное алой жидкостью — еще живой, еще теплой — острие клинка. Самурай, стоявший перед мечником, вырвал катану, пронзившую моего друга насквозь, из его груди. В тот же миг рука Такеши судорожно сжала меч Вонголы. Взмах. И конская голова демонического самурая упала в траву. Ямамото покачнулся. Воздух заполнил протяжный собачий вой — не демонический, а живой, настоящий, полный боли и скорби вой небольшого коричневого пса, стоявшего рядом с мечником. А в следующий миг Такеши упал. Вот так просто. Упал. Так же просто, как и погасла свеча его жизни.
Мир перед моими глазами померк, и где-то на краю сознания я услышала голос Савады, выкрикнувший имя мечника. Темнота. Такая желанная темнота накрыла меня с головой, но она не была ни пустой, ни отрешенной — она была полна острой, жгучей, разрывавшей душу на клочки болью… Как же так, Такеши? Как так?..
Голова гудела, сердце мечтало вырваться из груди, а перед глазами, в абсолютной темноте, сияла добрая, понимающая, подбадривающая улыбка моего друга. Нет, моего брата… Через пару секунд тьма отступила, и я поняла, что стою на коленях, а из глаз моих ручьем бегут горькие слезы. Я не теряла сознание, но лучше бы я его потеряла, потому что боль в душе была настолько острой, что в глазах всё плыло, а голову наполняли воспоминания: смеющийся Такеши, печальный Такеши, впервые показавший мне свой внутренний мир…
И вдруг на плечи мне легли теплые ладони, а родной голос сестры тихо произнес:
— Он выполнил контракт, значит, он вернулся домой. Не плачь…
Я вздрогнула и с надеждой посмотрела на Марию. Он ведь вернулся, да? Он ведь жив?.. Я почувствовала, что с души упала тяжесть неба… Ведь он был жив, и его улыбка не погасла. Но тут же перед глазами возникла окровавленная рука мечника, и сердце вновь сжалось от боли. Осипшим голосом я едва слышно пробормотала:
— Но его рука…
— Скуало справился, и он справится, — уверенно ответила Маша. — Главное, верь в него.
— Я верю, — кивнула я, а над нами вдруг прогремел грохот взрыва.
Мы подняли глаза и увидели, что перчатки Графа сковывает удивительно чистый, голубой лед. «Прорыв точки нуля», — пронеслось у меня в голове. Но как Савада сумел заморозить руки Графа с помощью превращения Пламени Предсмертной Воли в лед?! Ведь Граф не обладает Пламенем! Я растерянно нашла взглядом Кёю и вздрогнула. Он стоял на фиолетовом шаре на одном колене и тяжело дышал, а тонфа его лишились пламени. Я поняла, что он каким-то образом сумел пробиться сквозь защиту Графа и окутать его ладони своим пламенем, но сколько же сил он на это потратил?.. Сердце мое бешено забилось, и я не заметила, как прокусила губу до крови. Только держись, ладно, Кёя? Ты сможешь. Ты всё сумеешь, только продержись еще чуть-чуть…