Спасите, мафия!
Шрифт:
— Это я должна сестру этому параноику Занзасу на растерзание отдать?! — возмутилась Маша, а Эмма-Дай-О, чуть улыбнувшись, ответил:
— Вовсе нет. Занзас мертв.
— Но вы же сказали, что исправляете ошибки, — прищурилась Мария. — Значит, он должен был ожить, разве нет?
— Ой, я его пугал, пугал, — замахал на Машу руками Граф, — а он ни в какую! Чего я только не показал ему, бедняжечке! Даже в Ад огненный ссылал, как мальчика, любящего птичек, ёжиков и давать людям в глаз! Даже жизнь вечную обещал, как всё тому же мальчику! На зоофила вашего — ой, простите, оговорочка по Фрейду, не было такого, но напоминает издали — последняя угроза подействовала, а вот Занечка уперся рогом, хоть и не баран, и ну никак не уговаривался! Сказал: «Что хочешь, то и делай, я не соглашусь на твои условия, мусор. Если в другом мире оживишь, даже лучше будет — я стану там главой мафии. А в мир, где сильному лидеру предпочитают слабака, я возвращаться не хочу. Я погиб, значит, должен быть мертв — не смей топтать мою гордость, мусор, а то урою!» Заня такой Заня, вот право слово! — умилился он, прижав ладони к щекам. — Но так как владыка наш пацифистичный решил его за те дерзкие слова не наказывать и велел вернуть его к жизни, я вынужден был именно так и
— Мы были в будущем, — нахмурился Тсуна. — И через пять лет Занзас должен был быть жив.
— В точку, лапочка моя! — рассмеялся Граф и, сложив руки на груди, пояснил: — Но не помнишь ли ты такой крошечный пунктик вашей биографии, как битва аркобалено? Ранения, Занечкой полученные там, припоминаешь? Так вот, ничего хорошего они твоему злопыхателю не принесли — только подорвали состояние сердечно-сосудистой системы, и так неважное. Ему ведь, бедняжке, ручку оторвало, а операция по возвращению этому потеряшке конечности прошла не очень удачно: наркоз на его организме поставил знак «сердце в опасности». Прибавь то, что его сердечко и так неахти как работало, начхав на желание владельца быть величайшем из великих и жить долго и счастливо в венце босса мафиозного мира, и поймешь, почему оно не выдержало. Опять же, возвращаясь к вопросу будущего, вынужден пояснить, что тот, кто устроил битву аркобалено, не человек, как вы помните, и его судьба в Книге моей не прописывается. Тот инцидент также не был записан до того, как он полностью продумал план испытания, а случилось это после битвы с семьей Шимон. То есть, фактически, он стер и переписал будущее каждого участника битвы, и оно изменилось. Для Занечки моего злобненького, к примеру, это печально окончилось, а для Акулки — наоборот, потому как, ладно уж, скажу, именно он должен был стать боссом Варии. И еще станет — снова спойлер в студию. Ух, какой я сегодня щедрый — сам собой горжусь всё меньше! Бррр!
— Врой! — воскликнул Суперби, прерывая тираду шинигами. — Занзас не мог умереть от какого-то сердечного приступа!
— Ой, а ты вспомни, как твой босс виски любил, хоть врачи и говорили, что ему это выйдет боком, да весь его образ жизни нездоровый, полный нервотрёпок и наплевательского отношения к собственному сердечку, тоже пунктов жизни ему не добавлявший, — фыркнул Граф, и Суперби, резко нахмурившись, опустил голову. Лена же вывернулась из объятий Принца и, подойдя к мечнику, села рядом с ним и взяла его за правую руку, которую он, несмотря на протез, успел перебинтовать в районе предплечья.
— Итак, с этим вопрос решен, — вмешался Эмма-Дай-О. — Теперь решение за вами, леди. Если захотите согласиться на сделку, выполните условия, если нет, можете не выполнять и остаться в своем мире.
— «Задай вопрос», — посмотрев на Владыку, процитировала Лена. — Вопрос о сути символа, соответствующего каждой паре, или о наболевшем?
— Человека ведет его сердце, — туманно ответил Эмма-Дай-О, — но и о гласе разума забывать нельзя. Ведь, поддавшись порыву, часто упускаешь что-то важное. Символы же — лишь форма. Суть куда важнее. Гу-Со-Сины, раздайте пергаменты.
Шинигами, похожие на птиц, тут же подплыли к Мукуро, всё еще державшему меня за руку, и Тсуне и молча вручили им свитки с выражением осознания глобальной торжественности момента на моськах. Затем свитками были одарены Фран и Бьякуран, после чего Гу-Со-Сины, помахав нам крылышками, прокрякали: «Успехов вам!» — и, поклонившись Владыке, исчезли в белой вспышке света.
— Так-так-так, я тоже, пожалуй, пойду, — вдруг заспешил куда-то Граф. — Вадик, иди ко мне, твой учитель не собирается отлавливать тебя по всему Мейфу! Ко мне, мой Тузик, к ноге, к барьеру! Так, это не из той оперы. Хватит притворяться мертвым, ты давным-давно регенерировал. Подслушивать нехорошо, хоть ты и так был в курсе! Пойдем, я тебя плёточкой, да по спиночке, ох как постукаю за то, что доверился союзничку-предателю, балбес ты мой великовозрастный! А потом будем с тобой всю ночь обсуждать этот спектаклик веселенький: ты же так любишь книжечки Де Сада, а тут садизма тоже предостаточно было! Вперед, мой верный Бобик, к хозяину! Идем с тобой к веселью, к обучению, да к чашке чая! Уделю тебе вечерочек — заслужил! Почти…
До сих пор лежавший на земле Шалин-младший тут же встал и подошел к Графу. Одежда его была изорвана, а волосы залиты его собственной кровью, но он каким-то чудом умудрялся сохранить всю свою стать и надменность. Буквально подплыв к Графу, он отвесил ему грациозный, но ничуть не почтительный поклон, и произнес:
— «К барьеру» — это Вы удачно оговорились, мой родовитый учитель. Или же Вы безродный, а титул присвоили? Никак не разберу.
— У тебя вся вечность впереди, чтобы разобрать, — протянул Граф многообещающе, и в его голосе была слышна угроза, искусно завуалированная елейными интонациями. — А я тебе помогу. У барьера ведь всегда разум проясняется, а тебе не мешало бы еще потренироваться.
К Эмма-Дай-О тем временем подошел Алексей, который всё это время сидел рядом с притворявшимся трупом братом и встал, лишь когда поднялся тот. Шалин-старший отвесил Владыке полный почтения и преданности поклон, и Вадим, бросив на него тоскливый взгляд, пробормотал, обращаясь к своему учителю:
— Может, всё же подтянете брата в атакующих заклятиях?..
— Ой, он такой скучный, что я лучше с тобой лишний час позанимаюсь! — фыркнул Граф. — Не моя вина, что его учитель заставил его концентрироваться на защите! И вообще, вы с ним и в паре относительно нормально работаете, когда всяким
— Мы приносим извинения за все причиненные нами неудобства, — холодно произнес Алексей, и его поглотила белая вспышка.
Перед нами остался лишь владыка Эмма, который вдруг тепло улыбнулся и тихо сказал:
— Я могу гордиться вами, леди. Вы достойные продолжатели славного рода, который, как я боялся, начал вырождаться, ведь вы последние его представители. Род начал деградировать: поступок вашего отца нельзя оправдать. И хоть я и оплатил свой долг, пожалуй, продолжу присматривать за вашим родом, ведь вы показали, что мне есть еще на что надеяться — возможно, род будет возрожден в былой красе. Вся семья вашего предка погибла, помогая мне, он был последним выжившим, потому я и говорю, что род этот был поистине наичестнейшим. Они погибли за меня, своего товарища, против которого подняли восстание демоны, и это благородная смерть. Я приношу им благодарность в вашем лице. Чем больше выпадает на долю человека испытаний, тем сильнее он становится, если испытания эти его не сломят. В ваших судьбах я видел тяжелые времена и потери, которые вы не сумели бы перенести, не пойми вы сейчас, что значит быть по-настоящему сильными. Но теперь судьба ваша изменилась, и если вы сумеете выполнить контракты, те беды преодолеете с легкостью. Не думайте, что я хотел сломить вас — напротив, я хотел научить вас верить в себя, в своих товарищей и быть стойкими. Граф руководствовался тем же принципом: он не безумный садист. Он любит причинять боль, но даровать взамен способность мужественно, с легкостью переносить удары судьбы. Для того, чтобы в будущем человека боли и страданий было меньше, ведь несмотря на все его слова, Граф уважает сильных смертных. Так же, как и я. Я не сумею уберечь вас ото всех грядущих испытаний, но точно знаю, что вы обрели силу их преодолеть. Просто помните: «ива от снега не ломается». А «путь в тысячу ри начинается с одного шага», и сегодня вы этот шаг сделали. До встречи, я надеюсь. А Бьякуран Джессо останется в этом мире до Нового Года, если не умрет раньше — это мой прощальный подарок. Не сдавайтесь. Никогда.
Фигура в зеленом кимоно исчезла в белом мареве вместе с телами жертв и обнявшим Марию на прощание Маэстро, прошептавшим: «Прощай, Маша, и спасибо за всё», — и получившим в ответ: «Мы всегда будем друзьями, Дима». Лишь только магический свет погас, все мы кинулись к раненым. Лена и Бэл помогали Суперби дойти до дома, хоть он и отказывался от помощи, Дино вызвал своего пегаса, и через его спину перекинули Рёхея, которого поддерживал усаженный за ним (не без долгих пререканий) Тсуна. Франа везла подозрительно мирная Ури, которую Гокудера лично увеличил с помощью активации солнца, а за спиной иллюзиониста номер два сидел иллюзионист номер один, который, так же, как и его ученик, оставался в сознании лишь нечеловеческим усилием воли. Остальные добирались до дома пешком, за неимением других транспортных средств, и я еще по дороге вызвала скорую, но приехала она лишь спустя час после того, как мы добрались до фермы. Российская захолустная медицина — вечный ей памятник, как самой медленной улитке на свете! За это время я успела обработать раны всем мафиози, но Франа, Тсуну и Рёхея пришлось госпитализировать, Суперби же от госпитализации отказался, сказав, что дома поправится быстрее. Причем именно «дома», что примечательно. Машка поехала в больницу вместе с Франом, а Гокудера решил сопроводить друзей, отказываясь присоединиться к ним в госпитализации, остальные же остались дома, хотя я отчаянно пыталась выпнуть их по тому же адресу. Не получилось, а жаль, ведь раны абсолютно у всех мафиози были очень и очень серьезные… Ну а сама я всё это время ощущала странное опустошение и боролась с собой: ненависть к Владыке Эмма сталкивалась в моей душе с благодарностью к нему. А еще мне было очень больно, но подойти к Кёе и поговорить я не могла: надо было помочь раненным. И если честно, я боялась. Боялась, что, убив невиновного, Кёя замкнется… Но я верила в него, в то, что он справится с этим — не могла не верить. И отчаянно надеялась, что он себя всё же простит. Потому что винить себя ему было не в чем…
====== 75) Все проходит: и печаль, и радость, но есть и нечто неизменное, так ведь, друзья? ======
«Только та любовь справедлива, которая стремится к прекрасному, не причиняя обид». (Демокрит)
Вечером у меня состоялся разговор по душам с Мукуро. Кёя от помощи в обработке ран отказался, сказав: «Иди, ему нужнее. А тебе надо с ним поговорить», — и я, скрепя сердце, с тяжким вздохом отправилась к иллюзионисту. Фей обнаружился у себя в комнате — принявшим душ, распустившим волосы и зашивавшим глубокую рваную рану на боку — видимо, в той белой сфере он напоролся на шип… Торс иллюзиониста покрывали старые шрамы и свежие раны, а бледная, болезненно-белая кожа была на удивление тонкой, такой, что сквозь нее отчетливо видны были сети сосудов. Я вздрогнула, подумав, что в этом виновата тюрьма Виндиче и колба с раствором жизнеобеспечения, но ничего не сказала. Просто подошла к сидевшему на кровати иллюзионисту, накладывавшему швы, и, не говоря ни слова, забрала иглу из его рук. Он не сопротивлялся — просто отвел взгляд и молча уставился в окно. Быстрыми, четкими, аккуратными движениями, стараясь причинить другу как меньше боли, я наложила швы на все его раны, а затем перевязала их и стянула сломанные ребра парня эластичным бинтом. Тишина стояла жуткая — напряженная, давящая, пугающе-отстраненная, но почему-то я не могла нарушить ее первой. Просто не знала, что сказать. Потому что, если честно, я не понимала, за что он в меня влюбился. Ведь он сам говорил: я ему не подхожу. Некрасивая, не слишком умная, вечно ему язвящая, спорящая с его жизненными принципами… Хотя, может, в этом всё дело? Его либо не принимали, либо обожали, но не было в его жизни еще человека, который называл бы его своим другом, но при этом совершенно спокойно указывал на его недостатки, а точнее, рядом с ним не было такой девушки: Вонгола-то его как раз принимала именно так. Наконец я закончила перевязку и сгрузила весь мусор в пакет, который, вместе с остатками бинтов и лекарствами, был отправлен на стол. Мукуро натянул черную футболку и, не произнося ни слова, лег на кровать, повернувшись ко мне спиной, а я тяжело вздохнула и поняла, что разговор всё же придется начинать мне. Подойдя к кровати иллюзиониста, я села на край матраса и осторожно потрепала Мукуро по плечу.