Спасите, мафия!

Tamashi1

— Ты молодец, — улыбнулась я и, почесав макушку Феюшки, добавила: — Я тобой горжусь, Рокудо Мукуро!

— Ку-фу-фу! — ехидно рассмеялся он и, хитро на меня покосившись, заявил: — А я, похоже, добился цели, от которой отказался! Изменить твои принципы. Ты сейчас, фактически, сказала, что уважаешь предателя за предательство!

Я опешила, а затем рассмеялась и, отвесив Фею невесомый щелбан, вынесла шутливый вердикт:

— Ну так ты же не ставишь перед собой невыполнимых целей!

— О да. Разве я не молодец?

— Еще какой!

Я вновь принялась расчесывать волосы Мукуро, а он зажмурился и разулыбался, аки кот, стащивший у хозяйки селёдку и не получивший нагоняй благодаря амнезии этой самой хозяйки, которой на макушку горшок с геранью грохнулся. Я же решила уточнить один момент и спросила:

— Мукуро, а при чем тут Джессо? Вы что, с самого начала это всё спланировали?

— Нет, — тут же поморщился Фей, но

всё же пояснил: — Когда Бьякуран притащил в парк Крапивина, я заподозрил его в предательстве и решил, что было бы неплохо внедриться к Шалиным. Я тогда почти ничего не знал о них, но понимал, что что-то с ними не чисто, потому решил подстраховаться. Мне удалось связаться с ними, и результат меня поразил. Они оказались связаны с Графом, и я заключил с ними договоренность, по которой должен был выполнять приказы Владыки Эмма, а он за это отправил бы меня в мой мир несмотря на то, выполню я задание или нет. Правда, я не знал, что Шалины — шинигами, да и вообще больше ничего особенно важного выяснить не сумел. Я знал, что Игорь предатель, но он был мелкой сошкой, не способной навредить моему плану, а вот доказательств вины Джессо мне добыть так и не удалось. Кроме меня только мой ученик знал о моих подозрениях и даже помогал мне в самом начале обыскать дом на предмет «жучков», которые обнаружились сразу и были нами уничтожены, но мы часто проводили обыски и периодически вновь находили подслушивающие устройства — вплоть до ухода этого вашего «друга семьи». Вот только я был уверен, что их ставил не Игорь, да и сам он на допросе сказал, что «жучки» не использовал, но доказательств вины Джессо у меня опять-таки не было. Но чем дальше, тем больше я сомневался в связи Бьякурана и Шалиных. Точнее, я был уверен, что он, так же, как и я, заключил с шинигами договор, вот только мне начинало казаться, что он и впрямь заключил его «так же, как и я» — со всеми вытекающими, то есть с намерением их предать. А вечером перед боем он вдруг сам подошел ко мне и бросил: «Я знаю, что ты ее любишь, так что помогу. Я собирался уничтожить их сам, но разыграть партию с тобой будет интереснее». Я решил, что это будет любопытно, и мы составили план действий, но на случай, если Джессо решил меня подставить, я разработал запасной вариант. По сути, не так уж я ему и поверил — просто решил воспользоваться предложенной помощью и не прогадал. Вот и всё — о том, что он творил за нашими спинами, я не знаю.

— Печалька, — пробормотала я со вздохом и, отложив расческу, начала делать Фею массаж его многострадальной тыковки. — Вот за такой план, за нервотрепку и за то, что ты мне не доверился, тебе бы, по-хорошему, следовало в лоб дать! Ну и ладно, зато все живы-здоровы.

— Ку-фу-фу, какой оптимизм! — съехидничал Фей. — Здоровых у нас не много осталось — только ты, да твои сестры!

— Нет, это ты пессимист, — отозвалась я. — Серьезных травм, таких, чтобы о здоровье в дальнейшем следовало волноваться, ни у кого нет. Хотя ранения, конечно, у всех серьезные, тут ты прав…

— Мелочи жизни, — отмахнулся иллюзионист, а затем добавил, слегка напряженно: — А сказать тебе я не мог. Джессо — отличный психолог, он сразу заподозрил бы, что ты в курсе. Ты ведь неплохая актриса, когда дело касается сокрытия отрицательных эмоций, но его провести крайне сложно. Даже у меня, как видишь, не получилось скрыть от него мои намерения, иначе бы он не подошел ко мне с этим предложением… А перед боем я всё рассказать уже не мог: шинигами явно затеяли весь этот цирк ради вас с сестрами, а значит, появись в Книге Судеб упоминание о том, что ты в курсе моих планов, Граф запросто мог помчать к Эмме. Я знал о том, что у них довольно своеобразные отношения из болтовни Вадима, а потому всё же надеялся, что если вас с сестрами, их главную цель, мое фальшивое «предательство» заденет, и вы расстроитесь, как и планировал Граф, но в то же время вы не будете замешаны в моем предательстве Шалиных, то шинигами не станет рассказывать Эмме о моих планах — захочет слегка поиграть с Владыкой. Я ошибся, и у Графа с Королем Ада всё же куда более дружественные отношения, чем мне казалось, но всё-таки мой трюк удался: Граф решил не посвящать учеников в тайны Судьбы. Наверное, хотел их таким образом проучить и показать, что никому нельзя верить…

— Тебе можно, — осторожно сказала я, замерев. — Но только если этот человек не замышляет ничего плохого против дорогих твоему сердцу людей.

— Думаешь? — едва слышно спросил иллюзионист, посмотрев мне в глаза.

— Знаю, — улыбнулась я, и Мукуро вдруг прошептал:

— Прости.

— Простила, — кивнула я, и он улыбнулся, а затем фыркнул и повелел:

— Так, не прекращай отрабатывать мои душевные терзания — продолжай массаж!

— Эксплуататор!

— Имею право. Мы ведь друзья.

На это ответить мне было нечего, и я, хмыкнув, вернулась к прерванному занятию, а минут через пять Мукуро зевнул, и я, щелкнув его

по носу, скомандовала:

— Все. «Старуха сказала: „спать”»! Отбой.

— Не знал, что ты врала мне о своем возрасте, — съязвил Фей, явно пришедший в норму.

— Ой, да ты многого еще не знаешь! — усмехнулась я и многообещающе добавила: — Но ничего, всё впереди!

— Это точно, ты повисла на моей шее мертвым грузом, — ухмыльнулся Мукуро и добавил совсем не ехидно: — Мы ведь друзья.

— Друзья, — улыбнулась я и шутканула: — И вообще, мы с тобой сила: ты всем хамишь, я их успокаиваю — чем не стратегия Шалиных по ведению бизнеса? А они сильные!

— Сравнила, тоже мне! — возмутился иллюзионист. — Это, по твоей логике, я на Вадима похож, как раздражитель? А если я оскорблюсь? Ты же вовек не расплатишься! И будешь всю свою жизнь мне перед сном «ананас» распутывать!

— А я не против иногда этим заниматься, — рассмеялась я. — Только не на ночь, а при встрече.

— Посмотрим, может, и одарю тебя такой возможностью, — туманно изрек Туман и, пихнув меня в бок, нагло заявил: — Всё, давай, освобождай мое жизненное пространство! Я спать ложусь.

— Ууу, баре почивать изволят-с, холопам у полатей не место! — протянула я и встала. — Пока, болезный! Сладких снов тебе!

— Лучше фруктовых, — хмыкнул Фей, ехидно на меня глядючи.

— Так ананас — трава, а травянистых снов желать — всё равно, что сказать: «Пойди, гашиш скури!» — заявила я и, показав Мукуро язык, умчала в коридор. Вслед мне донеслось: «А тебе о лошадях снов, я сегодня добрый», — и я с улыбкой на губах закрыла за собой дверь. Вот только щелчок замка мгновенно отрезвил меня. Тут же накатила тревога и чувство вины. Посиделки с Мукуро меня успокоили и отвлекли от тяжелых мыслей о судьбе Анны, погибшей этим вечером, а вот Кёя всё это время был один. Я знала, что ему это было необходимо, но легче мне от этого не становилось — хотелось подойти к нему и обнять, но я не решалась, боясь только ухудшить ситуацию. Я быстренько приняла душ и, чувствуя, что от нервотрепки начинаю просто задубевать, надела целых два черных свитера. Промаявшись в своей комнате еще минут пятнадцать, я всё же не выдержала и пошла к комитетчику.

Постучав в дверь с тигром, я застыла, нервно переминаясь с ноги на ногу, а услышав хмурое: «Заходи», — чуть ли не бегом вломилась в комнату. Кёя сидел на краю кровати, спиной ко мне, явно давно уже закончив обработку своих ран, и напряженно вглядывался в окно. Мне вдруг стало очень больно и тяжело на душе, но не от того, что произошло этим вечером, а от того, что больно было ему. Подойдя к мужчине, я села справа от него и тоже посмотрела в окно. Пушистые крупные белые хлопья бесшумно падали на замерзшую землю. Укрытые снегом деревья молчаливо смотрели на мир, замерший в безразличной ко всему и вся дреме. Часы на столе мерным тиканьем отмеряли секунды, а в воздухе звенела непривычная — напряженная, пугающая, давящая, а не родная и понятная — тишина. Я кусала губы и ловила взглядом белые снежинки, что неспешно кружили за окном. Сердце обливалось кровью, а в голове звенело лишь одно слово. «Прости». Я хотела извиниться — за всё. За то, что его втянули во всё это, за то, что он убил беззащитного человека, за то, что я всё же пришла сюда и нарушила его одиночество… Но я вдруг начала понимать, следя за безразличным, отчужденным снегом, что была не права. Холод может растопить лишь тепло, и если я и дальше буду оставлять его одного, лед вокруг его души никогда не растает. А значит, я должна быть рядом всегда — даже тогда, когда он пытается закрыться от мира в своем одиночестве… Я поняла, что больше не могу молчать. Не могу и не хочу. А потому эту жестокую, ледяную тишину всё же разбил на сотни осколков мой тихий голос, почему-то слившийся с не менее тихим голосом Кёи, и мы одновременно произнесли лишь одно слово. Слово, звеневшее раскаленными колоколами в наших душах.

— Прости.

Я вздрогнула и от неожиданности с силой прикусила губу, а в следующий миг поняла, что я и правда идиотка, и это одиночество ему уже не так нужно, не так важно и не так ценно. А я просто глупое существо, которое вместо того, чтобы довериться чувствам, пошло на поводу у своей абсолютно неадекватной логики. Мне вдруг стало плевать на всё — на то, что он подумает, на то, что скажет — я просто кинулась ему на шею и, крепко обняв, разрыдалась. По-бабьи, навзрыд, так, как много лет уже не плакала. Кёя прижал меня к себе и начал осторожно гладить по голове, зарываясь пальцами в мои волосы, а Хибёрд, сидевший на шкафу, зачирикал, словно пытаясь нас подбодрить. Не знаю, сколько времени я рыдала, отпуская всю свою боль и принимая всё свое счастье, забирая боль любимого человека и отдавая ему всю свою надежду на лучшее. Но постепенно слезы начали высыхать, всхлипы становились всё тише, а сердце мое начинало биться размереннее, сливаясь в ритме с сердцем моего жениха и вместе с ним успокаиваясь… Наконец, я всхлипнула последний раз и, отстранившись от комитетчика, начала тереть глаза ладонями.