Спасите, мафия!

Tamashi1

— Ах, какие извращенные фантазии у моей Лягушечки! Я явно не ошибся в выборе ученика! — хохотнул ничуть не обидевшийся Вадим, за долгие годы жизни с Графом, видать, привыкший к такому вот «дружескому» троллингу, а я их перепалку дальше слушать не стала и обратилась к Алексею:

— Расскажете мне, почему Вадим так боится Вас потерять? Я наглая, знаю, но я этого понять просто не могу. Он же Вас до фанатизма обожает, хотя Вы с ним обращаетесь… мягко скажем, как со своим провинившимся подчиненным.

— Вы дали очень точную характеристику, — безразлично ответил Шалин-старший, не слушая верещание брата и выпады Франа. — Он и есть мой подчиненный. В мире шинигами есть правило — всегда работать парами. И в нашей паре я лидер. Потому что мы раскрываем преступления, связанные с попытками душ избегнуть суда Владыки, а в этом нужна холодная голова и трезвый расчет.

Вадим для этого слишком импульсивен. Однако, поскольку меня больше учили магии защиты, в бою лидером становится он. Это единственное время, когда он может командовать мной. Провинившимся Вы тоже назвали его не зря. Его постоянные загулы очень мешают работе, а поведение не дает нормально общаться со свидетелями.

— А Вас самого его поведение не напрягает? — задала я давно мучивший меня вопрос.

— Нет, я принимаю его как должное, — апатично ответствовал Алексей. — Ко всему можно привыкнуть, и к такому поведению родного брата тоже. Я живу с ним в одном доме уже три года — два у отца и до этого год здесь. Привык.

— А он всегда такой? — призадумалась я.

— Почти, — кивнул Шалин-старший. — Он крайне редко бывает серьезен. Лишь во время тренировок, боя или когда обсуждаются серьезно задевающие его вопросы. Единственное же, что способно вогнать его в депрессию, от которой он, правда, быстро отходит — мои слова о том, что я могу оставить его.

— Он Вами одержим просто, — пробормотала я.

— Если Вы намекаете на инцест, — криво усмехнулся Алексей, — Вы ошибаетесь. Поведение Вадима — подражание Графу, а точнее, невозможность вести себя иначе. Ведь он перенимал такую модель поведения с раннего детства, практически не покидая стен Дома Тысячи Свечей. На Ватсона — это имя карлика — он равняться, естественно, не мог, и единственным примером для подражания был Граф. Потому они довольно похожи, но различия есть. К примеру, Его Светлость не интересуется модой, а мой брат — садизмом. Граф не гей, хотя ведет себя с мужчинами развязно, отсюда и поведение моего брата, фамильярного с мужчинами, но никогда не переходящего грань простых подшучиваний.

— Ну, собственно, я вас в яое и не подозревала, — фыркнула я вполне искренне. — Я лишь сказала, что он Вами реально одержим.

— Да, — кивнул Алексей. — Мы росли отдельно, и всё, что Вадим знал о своей семье — то, что у него есть брат-близнец, единственный человек, для которого он может когда-нибудь стать очень важен. Я же был куда более информирован: Владыка не скупился на рассказы о брате, передавая мне их в письменной форме вместе с пособиями по магии фуда. Я заочно полюбил брата и, когда мы встретились, поклялся разделить с ним свою жизнь напополам. В двадцать лет нам напомнили о нашем обещании, и я подумал, что разделить жизнь — не такая уж плохая идея, но мое поспешное обещание стать вместе с ним шинигами меня злило. Я не хотел вечной жизни — это слишком обременительно. Однако я не сумел отказать Вадиму: он умеет убеждать, когда ему это надо. А ему как раз это было «надо», и он убедил меня принять предложение из своего эгоистичного желания всегда быть со мной и обрести, наконец, семью. Я понимаю его, но вечную жизнь принять не могу. Она тяготит меня. Однако слов на ветер я не бросаю, потому добросовестно сдал экзамен Владыке и стал шинигами. Теперь я обязан всегда быть с братом и жить буду вечно, а подобная перспектива — не самая радужная. Против брата я ничего не имею, но перевернутая восьмерка в качестве длины жизни раздражает.

— Меня бы тоже раздражало, — пробормотала я, отлично понимая Алексея. — Но и брата Вашего понять можно. Он всю жизнь с этим неадекватом прожил, который его ни в грош ни ставил. Конечно, ему хотелось пожить с настоящей семьей, где к нему не будут относиться, как к никчемному отбросу.

— Отбросу, да? — эхом повторил Алексей, и в глазах его на секунду промелькнуло удивление, раздражение и… боль.

Мы еще долго бродили по саду, поскольку в дом Вадим нас так и не отвел, и я общалась с Шалиным-старшим, оказавшимся на удивление интересным собеседником, разве что не очень разговорчивым, и лишь о своем брате говорившем с удовольствием и подолгу, из чего я сделала вывод, что он Вадима всё же тоже любит, хоть и обижен на него. Кстати, Алексей пояснил, что если судьба маленького Франа, оставшегося в Италии, изменится, на моем Фране это никак не отразится из-за того самого пресловутого парадокса Фалаенопсиса, описанного в манге «Учитель-мафиози Реборн», и что Фран словно «раздвоился» в момент нападения демонов на мир мафиози. Я не особо поняла, но одно было точно — теперь тот Фран и

этот были разными людьми, которые не были даже взаимосвязаны, и даже если базука на того иллюзиониста тоже грохнется, он не повторит судьбу моего Франческо. Ну да ладно, это всё лирика, а в прозе жизни мой иллюзионист весь день препирался с Шалиным-младшим, и, похоже, они неплохо поладили, потому как Вадим в конце прогулки заявил, что так подолгу, так весело, с такими шутками и не переходя на оскорбления, он еще ни с кем не говорил, а иллюзионист ответил: «Обращайся, „учитель-моральный-мазохист”, если тебя, бедного, достанут серые будни и учителя-садисты, а также безразличные братья и хамоватые коллеги». Вадим завил, что всенепременно воспользуется предложением, только брат у него не безразличный, а скрытный, и нас проводили к проходу. День клонился к вечеру, и на прощание Шалин-старший вдруг сказал мне:

— Вадим не отброс. Похоже, я всё-таки должен ему это показать.

— Несомненно, — кивнула я, а Шалин-младший замолчал на полуслове и, обернувшись к брату, тихо и абсолютно без пафоса спросил:

— Ты серьезно?

— Абсолютно, — кивнул Алексей. — Но я тебя еще не простил.

— Я всё сделаю, чтобы тебе вечность не претила! — затараторил Вадим, вцепившись в запястье брата. — Я не знаю, как искупить вину, но я сделаю всё, что хочешь…

— Будь серьезнее к работе! — повелел Алексей, перебив брата, и тот тут же закивал, явно и впрямь согласный абсолютно на всё. — Пока этого хватит, остальное меня в тебе устраивает.

— Обещаю! — заявил Вадим, и я подумала: «Ну вот и хорошо! Зато теперь любящие друг друга, но не знающие как это показать, братья смогут наладить отношения! Неплохие они парни, только несчастные».

Распрощавшись с Шалиными, мы с Франом вошли в портал и нас буквально выплюнуло в нашем измерении, где мы приземлились пятой точкой на землю. Почему-то сгруппироваться после этих перелетов было абсолютно невозможно, и это было просто катастрофой, учитывая недавнее ранение Франа, но он, немного посидев, пришел в норму, и мы решили подождать остальных, болтая о том, какое впечатление на нас произвели братья. Причем, что интересно, если раньше я их обоих не переваривала, то теперь смотрела на их поведение совсем иначе, и даже пафосность Вадима меня бесить перестала. Фран же вообще заявил, что ему было весело, потому как по больным мозолям Шалин-младший своими подколами не топтался, а так вот препираться с моим женихом на одном уровне, абсолютно не обижаясь на его собственные шуточки, не удавалось еще никому. Короче говоря, «два тролля нашли друг друга»! И я подумала, что нам с Шалиными прощаться рано: они к нам в гости точно еще припрутся… Но я даже и не против была как-то: нормальные они, только с прибабахами. Ну а кто без них? У каждого свои членистоногие в черепной коробочке — главное понять, что эти членистоногие из себя представляют — зло или добро. А у Шалиных зла не было ни в одном глазу. Даже в оранжевом, духами помеченном…

Вскоре алтарем были «выплюнуты» Ленка с Бэлом, у которых всё было далеко не так радужно, как у нас. Вывод об этом я сделала, потому как Принц, вскочив, забросал дерево стилетами с воплем: «Ненавижу шинигами!!!» — а Ленка со стоном повалилась на землю и буквально завыла. Вернув на Родину всю сотню стилетов, Бельфегор оттащил Ленку к пострадавшей березе и уселся прямо на землю, посадив ее себе на колени, а она, уткнувшись носом в его шею, начала жаловаться, хотя обычно ей это и не свойственно:

— Это существо мне весь мозг вынесло! Он Бэла как только не обзывал, меня тоже, а мы должны были терпеть и молчать! Это пытка моральная была! Мы чай пили, а он нам всякие советы давал пошлые, а потом начал расписывать перспективы становления шинигами, но, расписав, заявил, что нас всё равно не возьмут, потому что: «У вас справочка имеется, в смысле, я оговорился — потому что вы слишком взрывоопасны! Прямо маньяки: один — буйный, с ножичками наперевес, другой — латентный, с ненавистью ко всему живому из подвида Homo sapiens». Потом он таскал нас на экскурсию по дому и читал нам книги: о себе, собственного сочинения, и маркиза Де Сада! А потом пообещал, что о нас тоже книгу напишет! И мы всё это терпели и молчали — даже не язвили! А Бэл даже стилет ни разу не достал. А стоило бы, стоило! Но нельзя… У меня голова болит, я домой хочу, а эта зараза издевалась, начав нас на бал приглашать! С музыкой! А потом он нам порнографию какую-то читать собрался, словно мало нам Де Сада было, но Ватсон сказал, что время позднее и либо мы остаемся на ужин, либо нас надо выпроваживать. Спасибо Ватсону — единственный адекват этого дурдома! Бедные мои уши, бедный Бэл…