Спасите, мафия!
Шрифт:
— Ничего бы не имел против их исчезновения, — заявил Фран, и я нахмурилась. Мне показалось, что вот сейчас он абсолютно не шутит, а слабаков я не любила. Впрочем, он слабаком и не выглядел, потому я и пришла с ним лясы точить. Но вот это его заявление… Он что, помереть хочет? Ленка, и то никогда такого не заявляла.
— Сдаваться — удел слабаков, — процедила я.
— Сдаются те, кто себя сам этих вещей лишает, — протянул Фран, и я поняла, что я балда, а он и правда очень сильный парень. Вот, говорили же мне: надо верить ощущениям, а не логике! Правы были: у него харя хоть и безразличная, сразу видно — этот себя кислорода веревкой не лишит и еду поганками не заменит.
— Это верно, — кивнула я абсолютно серьезно и спросила: — Обиделся, да?
— Обижаться — удел тех, кому небезразлично отношение к ним окружающих, — протянул Фран. — А Лягушонок не имеет привычки обращать внимания
— Хоре себя Лягухом называть, — поморщилась я. — Чё ты эту байду на тыкве носишь? Тебе не идет. И самоуничижение тоже. А учитывая, что ты заметно расстроился из-за поступка Катюхи, делаю вывод, что последняя фраза — наглая ложь.
Парниша перевел на меня безразличный взгляд и протянул:
— «Заметно расстроился»? У тебя точно зрительные галлюцинации. Твой врач рад не будет: в больницах мест мало…
— Я полечусь амбулаторно, — хмыкнула я. — Да и ежели это всё глюки, я не против. А то не могу поверить, что нашу землю роботы начали захватывать бесчувственные. Ты ж, Фран, человек, хоть и делаешь вид, что земноводное, да и на железку не похож — дышишь… вроде.
Я приложила ладонь ко лбу парня, но он тут же от меня отшатнулся, и я, хмыкнув, сложила лапки на пузе.
— Вот! Ты еще и теплокровный! — возвестила я с довольной ухмылкой. — И даже эмоции присутствуют: мое прикосновение тебе было неприятно, а отшатнулся ты очень даже быстро, значит, с эмоциями не справился.
— А говоришь, что перед тобой не Лягушонок. Имеешь в виду, что он не простой, а подопытный Лягушонок, да? — съязвил Фран.
— Не-а, — хмыкнула я, немного сползая вниз. — Просто я чаще всего делаю то, что мне хочется, за исключением случаев, когда я делаю то, что необходимо.
— И ты пришла сюда, потому что необходимо было помочь сестре?
— Не, я приперлась потому, что хотела помочь тебе.
Повисла тишина, а парниша перевел взгляд на картину. Я хмыкнула и, так как долго молчать не любила, заявила:
— Короче, расскажу я тебе одну историю, а дальше выводы делай сам.
С тяжким вздохом я тоже воззрилась на картину и начала рассказ:
— Был у меня друг, который во мне души не чаял и защищал ото всего и вся. Хороший друг был, очень хороший. Но меня травила одна компашка, которая нам компашкой не была, а сделать я ничего не могла. Доставали они меня страшно — впору было на стену лезть. Он меня начал учить самообороне, и всё бы ничего, но внезапно те парни от меня отстали. Я опешила и сразу заподозрила неладное, и, как я и думала, оказалось, что мой друг с ними «провел воспитательную беседу», после которой всё желание наезжать на меня у них отпало. Я ему скандал устроила дикий — орала так, что стены дрожали… — я грустно усмехнулась. Вспоминать эту историю я не любила, но понимала, что иначе Фран просто не поймет, как был не прав, а потому продолжила: — Короче, мы поссорились. Вернее, я от избытка пафоса ляпнула, чтоб он ко мне не приближался, и он из моей жизни исчез. А потом я узнала, что он с теми гавриками поговорил так, что условился: ежели их главнюк сможет через полгода меня на ножах победить, никто не будет больше вмешиваться в наши разборки. Да и поговорил он с ними только потому, что они против меня… — я нахмурилась и поджала губы. Вспомнились старые обида и злость, от которых я так и не сумела избавиться и которые тупо запихнула в долгий ящик, но я всё же вновь подавила их, отправляя обратно в тот самый «ящик», и продолжила: — Короче, они против меня планировали крупную акцию, после которой я бы оказалась в больнице. Это его сподвигло на помощь мне. Хотя не только. Он просто был моим другом и ценил меня, а потому не хотел, чтобы мне причиняли боль и измывались какие-то подонки. Потому он счел возможным начхать на мою излишнюю гордыню и подсобить, не спрашивая моего согласия. Да я бы его и не дала, согласие это, потому он и вмешался, не говоря мне ни слова. Не потому, что не уважал меня или тряпкой, неспособной разобраться со своими проблемами, считал, а потому что ценил меня и как раз таки уважал. Считал, что, когда я буду готова, то сама разберусь, и просто дал мне время для того, чтобы я подготовилась, продумала план разборок и научилась с ножами обращаться как следует. Есть пословица у нас: «Что имеем не храним, потерявши плачем», — я тяжко вздохнула и поджала губы. Правдивая пословица ведь, ой, правдивая! — Знаешь, я ведь ее действие на себе испытала. Мне повезло — он меня простил. Но… «Недолго музыка играла, недолго тамада бухал». Я его потеряла окончательно и бесповоротно. И знаешь, больше всего я жалела о том, что сама оттолкнула человека, который меня так ценил и который меня принимал такой, какая я есть,
Я встала, тиснула пиджак с кресла, стоявшего у стола, и пошлепала к выходу, но меня остановил вопрос парня:
— Зачем ты мне это рассказала?
Он всё так же смотрел на картину Шишкина, но мне показалось, что вопрос этот его всё же волновал.
— Чтобы ты не потерял друзей, которым на тебя не плевать, как я когда-то, — хмыкнула я и пошла к себе.
Да, я сказала «друзей» во множественном числе. Почему? Потому что мне этот парнишка нравился, очень нравился — он явно многое пережил, но не сломался, а наоборот, боролся до самого конца, и это было достойно уважения. Я человек прямой и тем, кто меня бесит, сразу говорю: «Вали, пока в лоб не заехала кирпичом», — тем же, кто мне нравится, я сразу предлагаю дружбу. Нет, не вечную и не до гроба — просто товарищество, взаимовыручку и поддержку в сложных ситуациях, а также ржач над комедиями и походы в музей по выходным. И если человек меня разочаровывает, посылаю его, как и первую категорию граждан, а если он доказывает, что он верный друг и хороший человек — заношу в «белый список» и дорожу им, как бриллиантом из Короны Российской Империи. Потому что таких людей днем с огнем не сыскать. Этому меня научила та самая история, которую я только что поведала Франу…
Вернувшись к себе, я помыкалась над документацией и, плюнув на нее и на свою несобранность, почесала в душ. Горячая вода меня немного привела в чувство, и я, понежившись под душиком и мысленно сказав себе, что Дикобраз — дебил, и на него обращать внимания не стоит, а всё, что со мной случилось, уже в прошлом и не стоит из-за этого по новой впадать в бесполезную депрессию, выползла из ванны и пошлепала укладываться спать. Сплю я обычно не как Ленка — в черной ночнушке до пола, и не как Катюха — в спортивном костюме, а в бежевой шелковой пижамке с длинным рукавом и широкими штанами — удобно, практично и, ежели что, можно не стесняясь ломануться в коридор, не боясь засветить перед толпами любопытствующих свою филейную часть, однако в то же время это еще и довольно симпатично, и, я бы даже сказала, изысканно — пижамка-то шелковая, переливается и вообще не выглядит «по-мужицки», хоть на ней и нет рюшек, которые я терпеть не могу, но которые считаются безумно женственными. Ага, что женственнее: бордовое вечернее платье «в пол», но без рюшек, или платьишко с кружавчиками и юбкой-колокольчиком? То-то и оно! Последнее — детсад, а я дама взрослая, ага. Местами и временами…
Короче говоря, переодевшись, я отдалась на волю матраса, заныкавши свою бренную тушку под одеяло, и вырубила ночник, но сказать «Привет» Гипносу и Оле Лукойе мне не дали: в дверь один раз едва слышно стуканули.
— Кого там принесло? — проворчала я на полных децибелах. — Время видели вообще? Ничего, что уже девять вечера? Ладно, заходи, раз пришел, кто б ты ни был…
Встать я не соизволила, равно как и врубить лампочку — вот тот, кому не спится, пусть ее и врубает, а мне лень, да и светло еще в девять вечера летом. Дверь тихонько распахнулась, и на пороге обозначился совсем не ожидаемый мной дядя Игорь, а только что «обрадованный» полосканием мозга в моем исполнении парень в странной шапке.
— Чегой-то ты? — озадачилась я, от неожиданности аж на койке усевшись.
— Если ты спишь, Лягушонок лучше пойдет, — протянул Фран. — Мне не интересно, какого цвета у тебя белье.
— Постельное ты и так увидел, — хмыкнула я, зачем-то всё же зажигая ночник, стоявший на правой от койки тумбочке, — всё равно светло еще. А мое и не увидишь: я в пижаме сплю. Заходи, гостем будешь. Только не долго: мне вставать рано и через час я тебя точно пну баиньки.
— Ты совсем не женственна, — протянул Фран, заходя в комнату и бесшумно закрывая за собой дверь. — Что слова как у парня, что спишь в мужской одежде.
— О, а ты хотел увидеть меня в пеньюаре с рюшками, раз пришел после отбоя? — хохотнула я, ничуть не обидевшись на слова о том, что я на мужика похожа. На правду не обижаются — я бой-баба и горжусь этим.
— Нет, боюсь, подобного зрелища моя юная психика не выдержала бы, — заявил Фран, усаживаясь напротив меня в мое же собственное кресло. Оккупант, блин. — Но Лягушонок не думал, что парни так рано ложатся спать, они обычно более выносливые.
— А против ген не пойдешь, — ухмыльнулась я, усаживаясь у изголовья и опираясь спиной о подушки. — Пацанкой я могу быть только внешне, а на ДНК мои привычки не влияют. Я ж типа этот… «нЭжный цветок», ага. Так что мне можно и в семь лечь — кто что вякнет, ткну носом в паспорт свой. В графу «пол»!