Спасите меня, Кацураги-сан! Том 9
Шрифт:
Хоть свою балалайку на приём тащи! Забываю каждый раз, как называется этот инструмент. Сямисэн, точно.
Балалайка, если говорить по-русски.
За пятнадцать минут я восстановил все клетки, улучшил отток венозной крови и лимфы, а затем…
— Ой! — закричал Тихиро Кодзаки. — Кацу… Кацураги-сан! Громко, очень громко! Слышу!
— Тише-тише, — успокоил его я. — Сейчас уши привыкнут. Всё в порядке, не переживайте. Я всё исправил.
— Ох, аж голова разболелась, — зажмурился он, поднимаясь с кушетки. —
— Мозг за эти сутки отвык получать информацию от слуховых рецепторов, — объяснил я. — Точно такой же дискомфорт вы можете испытать, если проходите пару дней с завязанными глазами, а потом резко взгляните на солнце. Так и ослепнуть можно.
Я старался шептать, чтобы не раздражать свежие слуховые рецепторы Тихиро Кодзаки. У молодого человека аж слёзы на глазах выступили. Но не от боли, а от радости.
— Кацураги-сан, спасибо вам большое. Я не знаю, что вы сделали, но… Я ж думал, что всё уже! Глухим останусь на всю жизнь. Думал, что опять онкология начала прогрессировать, метастазы в мозг пошли…
— Всё хорошо, не бойтесь, рака вашего уже давно нет. Благо, вовремя его выявили, — сообщил я.
— И опять же всё благодаря вам! Вы-то, наверное, уже не помните. Но я никогда не забуду, как вы за пять минут нашли эту опухоль. Я вам по гроб жизни обязан теперь.
— Не стоит, это часть моих обязанностей, — усмехнулся я. — Куда важнее сейчас выяснить причину, из-за которой пострадали ваши уши. Теперь мы, к счастью, может поговорить без всех этих записок. Уже, если честно, рука устала писать вам вопросы.
Тихиро Кодзаки немного расслабился и даже посмеялся над моими словами.
— Всё, я готов отвечать на любые ваши вопросы, Кацураги-сан. Задавайте, — кивнул он.
— Я уже пролистал все ваши посещения за последний год и обнаружил, что вы лечились препаратами платины.
— Платины? — удивился он. — Я, если честно, такого не припомню.
— Химиотерапия, которую вам проводили перед операцией, состояла из препарата под названием «карбоплатин». Он используется при злокачественных новообразованиях мочевого пузыря.
— А! Точно, помню-помню, — закивал Тихиро. — Это слова мне знакомо. Ничего себе… Это что же, в меня такой дорогой металл вводили?
— Его производное, — объяснил я. — И этот металл оказывает пагубное влияние на органы слуха.
— Думаете, это из-за химиотерапии? Но ведь она закончилась почти год назад!
— Я полагаю, что химиотерапия создала почву для нарушения слуха. Расшатала некоторые структуры в вашем ухе. Однако основной удар совершили другие препараты.
— Значит, это не болезнь? А побочные действия каких-то таблеток?
— Верно, Тихиро-сан, но не думайте, что кто-то из врачей навредил вам по ошибке. Ваш диагноз — нейросенсорная тугоухость вследствие ятрогенной ототоксичности.
— Э… — нахмурился он. — Я ничего не понял.
— Простыми
— И вы считаете, что это просто случайность? — спросил он. — Мне никто не пытался… убить?
— Ни в коем случае. Даже думать об этом забудьте, Тихиро-сан, — сказал я. — Однако случайность крайне неприятная. Судя по вашему анамнезу, в ваш организм попало сразу огромное количество таких препаратов. Смотрите, сначала вы прошли курс химиотерапии платиной. Так?
— Верно, — кивнул он.
— Затем у вас развилась почечная недостаточность, и вы уже больше года принимаете мочегонные — петлевые диуретики. А именно фуросемид и торасемид.
— Да, но курс уже заканчивается, мои почки почти восстановились, — отметил он.
— Это хорошо, что курс заканчивается. Потому что эти мочегонки внесли свой вклад в повреждение уха.
— А какая связь, не постесняюсь спросить, между мочой и ухом? — усмехнулся Тихиро Кодзаки.
— Связи никакой. Просто почти любой препарат неоднороден. Химическое вещество — как снежинка. Одним концом действует на больной орган, а другим может навредить другим. И «снежинка» ваших мочегонок идеально подходит для повреждения внутреннего уха.
— Понятно, — кивнул он. — Хорошо, что я уже заканчиваю курс.
— Нет-нет, не спешите, Тихиро-сан, — помотал головой я. — Это ещё не всё.
При использовании «анализа» я заметил, что в лёгких больного остались небольшие уплотнения. Сначала я напрягся, решив, что это метастазы. Однако вскоре обнаружил, что это последствия пневмонии.
— Я слышу, как вы тяжело дышите, — солгал я, чтобы подойти к интересующей меня теме. — У вас недавно была пневмония?
— Точно, Кацураги-сан. Но была она месяца три назад.
— В системе об этом данных нет. Вы обращались в частную клинику?
— Вы видите меня насквозь, — улыбнулся он.
Тихиро даже не представляет, насколько он прав.
— Не помните, какой антибиотик вам там давали? — спросил я.
Пациент замолчал, пытаясь вспомнить название.
— Какой-то «мицин». Полное название не помню, — ответил Тихиро Кодзаки. — Но у меня брали посев мокроты и проверяли чувствительность бактерий к антибиотикам. Сказали, что кроме этого препарата больше никакой не подойдёт.
— Я уже догадался, о чём речь. Видимо, это был антибиотик из группы аминогликозидов. Да уж, Тихиро-сан, вы меня простите, конечно, но вынужден сказать, что с удачей у вас совсем туго.
— Только не говорите, что и эти препараты действуют на уши…
— Ещё как действуют. Чуть ли не сильнее, чем все остальные. Существует много клинических примеров, когда люди теряли слух из-за приёма аминогликозидных антибиотиков. А уж вы собрали полный комплект. Как говорится в покере — фулл хаус.