Спасти огонь
Шрифт:
Но чтобы договориться с центральными, Машине нужно было бабло. Работая на «Киносов», он примечал, где боссы прятали чемоданы с долларами: вмуровывали в стены конспиративных домов, в кровли, спускали в канализацию, закапывали под мескитовыми кустами, упаковывали в целлофан и топили в колодцах. Пока они этим занимались, Машина строил из себя дурачка, мол, он не смотрит, но на самом деле сек фишку. Тогда-то, попробуй он прибрать к рукам хоть одну закладку, получил бы пулю между глаз. Но теперь все по-другому. «Киносов» стерли с лица земли. Денежки по праву его.
Он начал обыскивать точку за точкой. Зачастую он не помнил точного места. Это его не останавливало: он рыскал по склепам, ломал стены, совался в канализацию, копался в навозе. Там, где он помнил точное место, он как раз ничего не нашел — надо думать,
Но он не отчаивался. Работал как помешанный и однажды ночью обнаружил-таки чемоданчик, до отказа набитый купюрами. Со счета зелененьких сбился на двухстах пятидесяти тысячах. И оставалась еще кучка поболе той, что он успел пересчитать. Целое состояние. Тут бы ему и забыть, кто такая на хрен была эта Эсмеральда. С таким количеством гринов можно до скончания времен трахать самых аппетитных баб и вообще жить, как рок-звезда. Но нет. С ревностью не шутят. Ревность есть ревность. Каждым гребаным центом этих денег он вымостит дорогу к отмщению.
Машина поехал к Короткорукому в Серритос, штат Сан-Луис-Потоси. Короткорукий был кровожадным боссом, но справедливым. Прозвали его так, потому что одна рука у него была маленькая, как у пластмассовой куклы. Его мать, пока была беременная, принимала от тошноты талидомид, и, как у многих малышей, рожденных в конце пятидесятых, на месте левой руки у него виднелся только куцый отросток с крохотной ладошкой. В детстве над ним так издевались, что он обрел вкус к смертоубийству. Первого доставалу зарезал в одиннадцать лет: воткнул кинжал ему в грудь прямо в классе. В двенадцать запустил второму в голову булыжником. В тринадцать проткнул третьему шею шилом, и так и повелось, пока Короткорукий не возглавил картель «Центр». Одно его имя вселяло ужас. Он, падла, был того же пошиба, что Текила, то есть просто так никого не убивал, а всегда спокойненько разъяснял будущему покойнику, за что собирается отправить его на тот свет (в другой район, в череполенд, на кладбище, на вечные квартиры, в могилу). «Ясейчастебяубьюпотомучтотыитвоинепонимаетечтоэтузонумыдержим, ноничеголичного, ятебедвадцатьштукпесовкарманштановположучтобывдовебылоначтожитьинемучитьсяпокрайней-мерепервоевремяпокадругогосебене-найдет». И ведь клал. В карманах трупов находили аккуратные пачки банкнот и записку, в которой Короткорукий приносил извинения семейству убитого. Так что его боялись, но и уважали сильно.
Их картели махались годами; народу полегла куча, но потом дон Хоако и Короткорукий решили все же ситуацию слегка попустить. Поделили территории, маршруты трафика и точки перехода границы. Выкурили трубку мира, и все разошлись по домам и зажили долго и счастливо. Пока не явились «Самые Другие», которые нюхались с федералами, а значит, и «Центру» от них досталось на орехи.
Поймав Короткорукого, «Самые Другие» казнить его не стали. Слишком уважаемый человек. Отпустили, взяв обещание танцевать только медляки. И он обещание одержал, танцевал только медляки. Уехал в родной Серритос выращивать сорго и коз. Еще и ресторан открыл, где коронным блюдом была козлятина, запеченная с перчиками «огонек» в глиняной печи. Выгодное дельце.
Вот туда-то и отправился Машина. Встретились как друзья. Выразили друг другу соболезнования по поводу товарищей, убитых «Самыми Другими», и с ностальгией вспомнили прежние времена. Машина рассказал, какую свинью подложила ему Эсмеральда с Хосе Куаутемоком, и попросил помощи. Короткорукий тут же проникся. «Так с корешами не поступают, — изрек он. И пообещал пособить: — Несколько человек моих в Восточной срок мотают. За сто тыщ управимся». Машина и не думал торговаться. Это еще дешево за сивого. Тут же и передал оплату. Сделку скрепили объятием. Ну, полуобъятием — Короткорукий одной рукой обнимался. Машина оставил свой телефон и просил позвонить, когда кровь сивого уже с пола отмоют.
Через два дня гонец Короткорукого отправился в столицу на автобусе, и вез он семьдесят тысяч песо наличными (тридцать Короткорукий оставил себе в качестве комиссии). С автобусного вокзала он отправился прямиком в тюрьму. Десять штук дал охранникам на входе, чтобы пронести остальные шестьдесят. Ему устроили личную встречу с Ролексом, бывшей правой, точнее, левой рукой Короткорукого. Гонец протянул ему записку: «Уважаемый мною Ролекс! Мне нужно, чтобы ты в течение месяца убрал
Ролекс разузнал, кто его клиент. Очень скоро выяснилось, что это тот самый белобрысый дылда, который завалил Галисию. Хитрый и опытный — к такому обычных убийц не подошлешь. Они же все как из сериала: за километр видно, чем промышляют. Тут нужны придурковатые с виду.
Проведя мысленный кастинг, он остановился на Мясном и Морковке, в душе бездушных негодяях, а внешне — благостных кретинах. Он вызывал их к себе, изложил план и договорился. Особо подчеркнул, что провал недопустим, а справиться с задачей нужно за месяц. В противном случае его босс рассерчает и они сами, все втроем, отправятся на жесткие койки в морге.
Свадебное платье
Отец повесил в шкаф свадебное платье дочери, окровавленное и с двумя пулевыми отверстиями.
Хосе Куаутемок Уистлик
Заключенный № 29846-8
Мера наказания: пятьдесят лет лишения свободы за убийство, совершенное неоднократно
Домой я приехала только вечером. Клаудио и дети ужинали. При виде меня дети повскакали с мест и бросились целовать, а я бросилась целовать их. Клаудио довольно улыбался. Я все еще пахла сексом и тюрьмой, диснеевским пледом и сырыми стенами, но на душе было удивительно спокойно, и чувство вины вовсе не терзало меня. «А почему они так поздно не спят?» — удивилась я. «Мы с папой ходили в кино, а завтра можно спать сколько угодно, потому что в школу не идем», — выпалила Клаудия. Завтра же не выходной. «Почему?» Клаудио по-прежнему улыбался. «Мы хотели тебе предложить всем впятером прогулять завтра школу и работу». Получается, я не попадаю на мастерскую к Хулиану. А мне хотелось срочно увидеться с Хосе Куаутемоком. «Я не могу, мне нужно завтра с Педро в тюрьму». Клаудио удивленно посмотрел на меня: «Ну и что?» — «Ну, мы договорились, что я туда езжу по вторникам и четвергам». — «А Педро тебе платит, что ли?» — вопрос от истинного финансиста. «Нет, мне просто нравится туда ездить, вот и вся оплата», — резковато ответила я. «Нравится больше, чем проводить время с семьей?» Неотразимый аргумент. «Нет, конечно, но у меня обязательства перед Педро, я не могу вот так с бухты-барахты все отменить». Они рассказали, что собираются сходить сначала в зоопарк, а потом в ресторан. Если бы утром я не переспала с Хосе Куаутемоком и меня не жгло изнутри желание видеть его, я бы немедленно передумала. «Я быстренько съезжу по делам и догоню вас в зоопарке», — предложила я. Дети радостно закричали: «Да-а-а!»
Я укладывала Мариано, и пока читала ему сказку, мы оба уснули. Меня убаюкало его дыхание и тепло его маленького тела. Через полчаса мне на плечо легла рука. Я встрепенулась. «Ты заснула, дорогая», — прошептал Клаудио.
В спальне на тумбочке я заметила бутылку шампанского. Клаудио чуть улыбнулся. «Мы сегодня завершили сделку», — сказал он. Сделка касалась управления очень крупным немецким инвестиционным фондом. Сумма составляла около миллиарда евро. Клаудио многие месяцы подряд уламывал инвесторов, и в общем это было большое достижение, поскольку оно укрепляло его профессиональную репутацию, и теперь ему могли довериться еще более гигантские фонды. «Поздравляю», — сказала я. «Поэтому я и решил взять выходной, хотел с вами отпраздновать». Я попробовала улыбнуться. «Выпьем?» Только этого мне не хватало. Я боялась, что моя кожа до сих пор источает запах нашего с Хосе Куаутемоком утреннего нектара, а Клаудио явно рассчитывал на романтическую ночь на волне успеха.
«Я только приму душ», — сказала я. Мне нужно было стереть любые следы запаха Хосе Куаутемока. Обычно мы не закрывали ванные на щеколду. Просто была договоренность, что мы не заходим в ванную друг к другу ни при каких обстоятельствах, но в тот вечер я не хотела рисковать и заперлась. Вдруг он увидит меня голой, а у меня на попе отпечатались пятерни Хосе Куаутемока или на груди остались засосы. Пока нагревалась вода в душе, я внимательно осмотрела себя в зеркале, спереди и сзади. Никаких синяков или других следов.