Спасти президента
Шрифт:
Потомок великого письмэнника, уже успевший опасно накрениться, сделал попытку выпасть из первого ряда гостей на тротуар. Двум активистам по бокам удалось кое-как сдержать на весу эту опухшую Пизанскую башню, доставленную из Красноярска ради такого случая. Потомку было лет пятьдесят. Празднование годовщины предка он начал еще в самолете, но долгое время был устойчив и почти вменяем. Сильный крен пошел где-то к середине мероприятия, когда Лазарчук-правнук хитро сумел добавить, не выходя из строя. В рукаве он, что ли, прятал?
— Отвалите,
Выступавший оторвался от шпаргалки, бросил злобный взгляд на правнука и опять забубнил что-то о запорожской вильнице та степном лыцарстве.
Вот вам конечный продукт ассимиляции, про себя вздохнул я. Где оно, вильнэ лыцарство? Осталось в степи под Херсоном? Скажи мне, Украйна, не в этой ли ржи Тараса Шевченко папаха лежит? Дай ответ! Не дает ответа.
Правнук шумно качнулся вбок, но снова был удержан в три руки. Четвертая рука активиста сунула ему в рот кубик рафинада — словно цирковой лошадке на манеже. Потомок молча захрумкал, дрыгая ногой. Непонятно откуда из него выпала пустая бутылка и с легким звоном покатилась ко мне. Сердюк профессиональным движением носка ботинка тормознул стеклотару на ходу, а затем направил ее в свою сторону. Изящный маневр занял секунды две. Специалист, ничего не скажешь.
— Он ее в штанине держал, затейник, — доложил мне на ухо референт. — Это «астафьевка». Ноль-семь литра, тридцать пять градусов, производство Германии.
Даже не горилка, с грустью подумал я. Патриотизма у правнука ни на градус. Знал бы славный борец за незалэжность, что его потомок предпочтет ридной горилке дешевую немецкую водяру, — проклял бы иуду на месте.
Я еще размышлял о горилке, когда оратор под барельефом закончил свою речь. Место его сейчас же занял потешный маленький человечек с громадными отвисшими усами и седым чубом на лысой голове.
— Усы настоящие, а вот чуб, сдается мне, накладной, — авторитетным шепотом заметил Сердюк. — Синтетика. Или крашеный конский волос... Что за чучело?
Я жестом отпасовал реплику Сердюка послу Устиченко. Посол был хорошо осведомлен, кто здесь кто, а потому держался вблизи для всяких полезных справок.
— Это Сапего, — моментально выдал мне справку посол, — Андрий Юрьевич. Доктор исторических наук, профессор, дважды стипендиат Фонда Сайруса.
— Крупный ученый? — поинтересовался я, наблюдая, как коротышка с накладным чубом расправляет на ветерке конспект речи. Конспект вырывался и трепетал.
— С одной стороны, он, конечно, крупный... — В голосе Устиченко вдруг проскользнула неуверенность. — Фонд Сайруса кому попало грантов не раздает. Хотя, с другой стороны...
Тут Сапего все-таки доразвернул свои бумажки, победив стихию.
— Браты та сестры! — с выражением начал он. — Громадяне та громадянки! До вас звертаюсь я, друзи мои!..
Не в пример иным выступавшим, профессор гордо отказался от суржика. Зато его спич был составлен
Первые пять минут я по привычке настораживал уши: наших историков долгое копание в древностях иногда заводит в самые дебри агрессивной геополитики. Однако тон доклада маленького доктора, несмотря на архаичную форму подачи, оказался весьма сдержанным. В речи не возникало ничего похожею на призывы топить кацапов в Черном море и расширять витчизну от Тавриды до Перми. Сапего бухтел о каких-то стародавних летописях, сыпал терминами, потчевал нас кутьей из имен, среди которых изюминками проблескивали то основатели города городов Кий, Щек, Хорив и сестра их Лыбедь, то победитель турок гетьман Конашевич, то видный философ Сковорода, а то и сама Леся Озерная, славная Ганка д’Арк нашей коханой батькивщины. Имя Остапа Лазарчука профессор приберегал на десерт, собираясь этим цукатом увенчать пир духа...
Однако продуманное меню внезапно было скомкано.
Сперва откуда-то сбоку в толпу белых рубашек и синих шаровар вонзился с истошным визгом ярко-красный клин сарафана. Над сарафаном блеснула маленькая голова — абсолютно босая, без единой волосинки. Не переставая громко визжать, бритая девица растолкала ударами локтей испуганных полпредов диаспоры и побежала дальше, оставив за собою в толпе широкий шлях: словно трактор колею пропахал.
На бегу девица смела прочь двух особо медлительных активистов. Пнула ногой ошалевшего правнука, которого вовремя не успели убрать с дороги. Мимоходом огрела сумочкой по спине доктора Сапегу. А затем метнулась в ближайший переулок.
За боевым пробегом хулиганки я следил из-за плеча Сердюка, закрывшего меня своим корпусом при первых же звуках визга — на случай покушения. Но если и готовился теракт, то, скорее уж, против докладчика. Коротышке-доктору еще пофартило. Не вырони он листки на тротуар и не наклонись за ними вслед, сумочка могла проехаться по его ученой голове. Кто знает, пережил бы эту встряску накладной седой чуб?
— Дивчина, як нэ соромно! Геть! — Посол Устиченко суетливо всплеснул руками, пытаясь возвратить порядок в строю.
Слишком рано. Едва толпа сомкнулась и зарастила прореху, как ее строй был варварски нарушен в том же самом месте. Уже знакомый мне пестрый тип, которого официанты выкидывали вчера из «Трех поросят», ледоколом протаранил наши бело-синие ряды. С воплями: «Сашка! Сашка! Стой, паскуда!» — он устремился вдогонку за лысой дивчиной. Я вспомнил, что вчера у ресторана этот же пестрый отхлестал похожего лысого хлопчика. Вероятно, тип питал устойчивую неприязнь к бритоголовым, вне зависимости от их пола. Бывает.