Спасти президента
Шрифт:
Запугивать Анну бесполезно: она — не старик Дамаев. Покупать бессмысленно. Взывать к благоразумию смешно: это вам не расчетливый премьер Козицкий. Когда родной отец на смертном ложе, любая нормальная дочка не станет думать о политике или каком-то там будущем России. Анна — нормальная дочь, а не наследная принцесса. К сожалению.
Почти бегом я вернулся в кабинет, где губернатор Тамбовщины все еще мусолил тему областного филиала казначейства, с открытием которого область заживет припеваючи. И будет процветать назло товарищам от оппозиции, хотя этой чертовой оппозиции, как известно, один лишь местный волк — друг, товарищ и брат...
—
— До свиданья, Болеслав Янович!.. До свиданья!.. Всего доброго!.. — радостно загомонили в ответ господа начальники штабов, отключаясь от линии с Москвой. Уфа, Южно-Сахалинск и Якутск, до которых сегодня очередь не дошла, наверняка вздохнули с облегчением. Но мне сейчас было уже не до них.
— Быстро вызывайте пилота, — приказал я своим референтам, как только селектор оглох и онемел. — Нашему будущему полковнику придется лететь в Завидово. Но чуть позже. Пока поставьте его у окна во двор: пусть следит за своим вертолетом и ждет моего сигнала.
Паша с Петей дружно кивнули в ответ и поспешили к выходу — исполнять. Удивляться моим приказам им не полагалось по должности. А переспрашивать не было времени.
Оставшись один, я поскорее выудил из среднего ящика стола зеркальце, расческу, одеколон и кучу разных дезодорантов в ярких баллончиках. Будем уродовать свой имидж, велел я себе. Вид у меня сейчас будет донельзя прилизанный и отвратный, как у мерзавца-кинолюбовника из «мыльных опер». Волосы откинем назад, теперь проборчик, и еще брови стрелкой... Готово!
Мой план был омерзительным — под стать новой прическе. Чтобы упрямица Анна вылетела вон из Кремля, отказавшись от поисков папы, нужно очень сильное средство воздействия на нее.
— Ксения, тащи букет! — крикнул я секретарше, выглядывая в приемную. — Самый большой, какой у нас есть!
45. ПРЕМЬЕР УКРАИНЫ КОЗИЦКИЙ
Лазарчук был маленьким, розовым и плоским. Растрепанный клинышек его бороды всего на полпальца выпирал из окрестного мрамора. Круглым очкам над бороденкой повезло и того меньше: они полностью утонули где-то в глубине мраморной доски. У нашего классика был вид зазевавшегося хиппи, которого только что отутюжил асфальтовый каток.
— Неплохо сделали, — зашептал мне на ухо Сердюк. — Только волосья бы ему покороче. А то слишком на битла одного смахивает...
— На какого еще битла? — тихо спросил я, стараясь утихомирить свое раздражение.
Хиппозная личность с барельефа мне не нравилась. Однажды в Копенгагене, где я работал третьим секретарем посольства, примерно такой же волосатик разбил стекло нашего «вольво» и пытался стащить кассетный магнитофон. Когда его арестовывали, полоумный ворюга голосил на всю улицу: «Янки, гоу хоум!» Одну советскую звездочку он под кайфом принял за созвездья американского флага. Надо же было так накуриться!
— Фамилию сейчас не припомню, — покаянным шепотом доложил Сердюк. И, по гэбэшной привычке теребить пятую графу, тут же добавил: — Сам он англичанин, но жена у него точно из японцев...
— Да хоть из папуасов, — сквозь зубы ответил я, не переставая улыбаться нашему мраморному классику.
Вчера после разговора с Макаром я затребовал себе том Большой Российской Энциклопедии, чтобы освежить в памяти биографию и литературные подвиги великого письмэнника. Москали не слишком ценили наше достояние: между «ладаном» и «лазером» затесалась
— ... Хай живе вильна Украйна! — Оратор в белой вышитой рубашке закончил речь и под вежливые аплодисменты уступил место другому.
Очередной трибун одет был точно так же, как и предыдущие: белый верх, синий низ. Вся толпа московских украинцев возле свежеоткрытой мемориальной доски здорово напоминала массовку к историческому фильму о Переяславской Раде. Похоже, активисты нашей диаспоры заказывали национальные костюмы в одном ателье. Или — что вернее! — просто брали их напрокат у ансамбля песни и пляски «Червона рута». Торжественных поводов облачаться в вышитые рубахи и шелковые шаровары сегодня в Москве не так много, стоит ли тратиться? Мы — народ экономный.
— ... Великый прозорець Остап Лазарчук вже нэ зможе побачить наш державный трайдент и жовто-блакитный прапор... — не отрываясь от бумажки, забубнил новый оратор.
Я был уверен, что великого прозорца ни тот, ни другие выступавшие не читали. Два-три человека, вероятно, перелистали энциклопедию и, как я, набрели на хилую заметку после «ладана» и чуть не доходя до «лазера». Эти два-три скромненько танцевали от печки: московский кружок, борьба за ридну мову, ссылка в Красноярск, благодарная память народа. Остальные же, думаю, и вовсе не слыхивали фамилии знаменитого письмэнника, а увидели ее золотые буквы только здесь, на мраморной доске, немного пониже волосатого барельефа. Эти витийствовали глобально и общо. Лазарчук и духовное здоровье нации. Лазарчук и незалэжный прапор. Лазарчук и державность. Лазарчук и репатриация. Лазарчук и финансовая помощь диаспоре. О последнем говорилось как бы нехотя и вскользь, хотя ораторы при этом зорко поглядывали на меня: пойму ли я намек? Я улыбался им в ответ, делая вид, что не понимаю. Нэ розумию.
— ...Нехай ты вмэр, Остап Лазарчук, но твой дрим оф зе индепенденс из вже нэ мрия! Як казав другый наш райтер, Нестор Котляревський...
Здешняя диаспора угасала с каждым днем, и деньги не способны были ее реанимировать. Кроме родовых фамилий на «ко» и бело-синей униформы, взятой у ансамбля плясунов, соплеменники уже ничем не отличались от простых московских громадян. Национальных чувств у них оставалось еле-еле на полгривны. В державном трезубце они видели только большую вилку с узорчатыми завитками. Пословица «Язык до Киева доведет» в Москве тоже давала осечку. Было ясно, что мову-нэньку здесь позабудут намного раньше, чем она приживется в Украине. У меня, патриота по должности и плоховатого знатока ридной мовы, и то сегодня ухо содрогалось от невероятной смеси русских, украинских, английских слов. Даже в Канаде я не слышал такого дикого суржика.
Ассимиляция, мысленно произнес я роковое слово. Тяжкий кирпич под названьем «ассимиляция» прихлопнул любимую мечту моего министра закордонных справ: превратить массу этнических украинцев пусть не в прямых агентов влияния, так хотя бы в добровольных лоббистов наших интересов. Авантюра не удалась. Мы переборщили с атрибутами, подменив национальную идею балом-маскарадом. А из опереточных гайдамаков в прокатных шароварах уже никогда не вылепить истинных патриотов...
— Василь Палыч, правнук шатается! — Тревожный шепот Сердюка помешал моим горьким раздумьям.