Спасти президента
Шрифт:
— Геть! — простонал бедный Устиченко, отмахиваясь от пестрого типа, как от пчелиного роя.
Ненавистник лысых послушно исчез в том же переулке. Однако по пути он едва не отдавил руку профессору, который, согнувшись, еще подбирал с тротуара листки своего конспекта.
Двойной набег с интервалом всего в минуту произвел на докладчика ошеломительное воздействие. Отбросив недопроизнесенную речь, профессор мигом разогнулся и перешел с музейной мовы-нэньки на чистый русский язык, а от древней истории — к современности.
Присутствующие быстро узнали о целом заговоре, затеянном врагами
Услыхав про оружие, мой Сердюк встрепенулся.
— По описанию на спецкарабин похоже, Василь Палыч, — озабоченно заметил он. — КС или КС-23... Может, проверить сигнал? Я съезжу туда, если надо...
— Проверить? — переспросил я, обращаясь уже к послу.
Пан Устиченко, кое-как возвративший толпу в прежнее русло, снова вынырнул неподалеку от нас. Лицо у посла было разнесчастное. Важное мероприятие, порученное ему лично, давало сбой в присутствии премьера. За такое по головке не гладят.
— Кого именно? — Устиченко с опаской посмотрел на моего референта. Для посла Сердюк по-прежнему оставался тайным сотрудником Безпеки. Устиченко решил, будто речь уже идет о проверке его самого — на лояльность государству. С перспективой быстрой отставки, если что не так.
— Не кого, а что, — терпеливо уточнил я. — Я про заявление пана Сапеги.
Посол сразу успокоился.
— A-а, козни врагов... Ничего страшного, — сказал он, тактично прикрывая рот ладонью, чтобы не услыхал маленький профессор. — Это уже не первый его заговор, пан Козицкий. Полгода назад доктор обнаружил за собою слежку, на рынке. А раньше враги подложили уран ему в холодильник, а еще до того прорыли подземный ход через его садовый участок... У пана Сапеги была трудная молодость. Иногда она дает о себе знать.
Я прислушался к доктору. Тот покончил с наемным убийцей и теперь сбивчиво объяснял диаспоре про какой-то дирижабль, который москали с провокационной целью насадили на шпиль гостиницы «Украина». Из публики ему внимал один только правнук, очень довольный, что уже разбирает некоторые китайские слова. Все остальные в толпе перешептывались, жалостливо поглядывая на Сапегу.
Коротышка-историк и впрямь страдал манией преследования.
— Не надо ничего проверять, — тихонько объявил я своему референту. — Какой там, к дьяволу, карабин? Видите же, человек не в себе.
46. ПИСАТЕЛЬ ИЗЮМОВ
Ночевать на вокзалах дрянь не привыкла. Подружек у нее в Москве нет, денег тоже. Снять на Тверском случайного папика и мотануть с ним в Братеево или Зябликово она уже не рискнет: слишком брезглива стала и разборчива.
Значит, прятаться ей особо негде. Найду.
Всю ночь я раскидывал по кучкам
От всего гардероба, купленного на предвыборные средства, уцелела самая малость. В шкафу остались жалкий десяток костюмов (из них штук восемь джинсовых), пара галстуков, с полдюжины нетронутых водолазок кислотного цвета, столько же турецких рубашек с открытым воротом и черный кожаный плащ с подстежкой из гагачьего пуха. Да еще под диваном случайно завалялась шерстяная клетчатая юбка, которую я выторговал совсем задешево на распродаже в Эдинбурге. К ней Сашка давно уже протягивала жадные ручонки — особенно когда узнала, что это не бабский прикид, а мужской. Раз уж она теперь парень, вынь ей юбку да положь. Почему шотландцам можно, а ей нельзя? Имеет право! Поколебали дрянь только три моих веских довода: две оплеухи и одна большая банка черной икры.
Стоя перед зеркалом с юбкой в руках, я ненароком пощупал клетчатую ткань, быстро проверил лейбл, после чего с досадой метнул дрянную шмотку обратно под диван. Эдинбургская свинья! Я-то был уверен, что ловко обдурил барахольщика, а оказалось, что это он наколол меня. Шерсти здесь было втрое меньше, чем лавсана. Юбка не стоила даже тех грошей, которые я выложил за обнову. Мысленно я послал по матушке всю нацию трансвеститов и скупердяев. Прав был все-таки Стивенсон — за бочонок паршивого верескового меда настоящий шотландец и сам удавится, и сына родного уконтропупит. Сочувствую британской короне.
До той минуты, пока под окнами не бибикнула подъехавшая «девятка», я предавался у зеркала горьким раздумьям. Сперва я думал о шотландской скаредности, потом о черной сашкиной неблагодарности. Уж сколько я стараний вложил в эту дрянь — и сосчитать нельзя. Ни престарелая шлюха мамочка, ни ее папаня непросыхающий, ни головожопые школьные педели, ни менты поганые не смогли цивилизовать дуру Сашку — только ногти об нее затупили. Один я почти сумел. Я действовал строго по Дарвину. Я обтесал дикую шимпанзе до состояния неандерталки. Научил ее мыть уши, стричь ногти, пить из хрустальных рюмок и красиво трахаться со знаменитым писателем... И что взамен? Во-первых, скотина сбежала. Во-вторых, замахнулась на самое сокровенное. На мой личный гардероб.
Я погрозил кулаком зеркалу и спустился к машине, где за рулем ожидал Дуся Кораблев — шофер и он же единственная охрана. Всем прочим стражникам, помимо Кораблева, я выдал до завтра увольнительные. Пускай отсидятся в пивбаре: при ловле Сашки чем меньше свидетелей, тем спокойнее. Мало ли что выкинет на людях истеричная дрянь? Дуся хоть понадежнее других педерастов, он по крайней мере болтать не станет. Кретина еще греет мысль сделаться пресс-секретарем у президента Изюмова.
После вчерашнего салон «девятки» припахивал щами. Но уже не свежими, а суточными. Знакомый аромат детства.