Сперанца
Шрифт:
По возвращении они сдавали «местные костюмы» в театр и шли домой, усталые и униженные.
Дома их никто ни о чем не расспрашивал, и они были благодарны за это молчание.
Выселения, между тем, становились все более частыми…
— Надо в шею их гнать отсюда! — орал в селении Кривой, ходивший теперь всегда в кавалерийских сапогах и с хлыстиком у пояса.
Эмилия, предвидевшая, что скоро дело дойдет и до Красного дома, в конце концов согласилась поселиться у Сперанцы, и в один прекрасный день они с Надаленом
— Кто бы мог подумать? — говорил старик. — Мы все смеялись над домом Сперанцы, а теперь это единственный угол, где мы можем укрыться, чтобы нас не вышвырнули из долины.
Сперанца хотела уступить старикам свою комнату, а для себя поставить кровать на кухне, с тем чтобы в дальнейшем сделать пристройку к хибарке и разместиться получше. Но несколько дней спустя к ней пришел муж Элены и попросил приютить его и жену. Элена ждала ребенка и, понятно, была бы не в состоянии «бродить по свету» в случае выселения. Вместе с ними перебрались к Сперанце родители и братья Элены.
Теперь в хибарке на болоте разместились четыре семьи.
— Пусть приходят! — кричал Надален, когда был в ударе. — Пусть приходят! Отсюда нас никто не выгонит. Здесь не поместье, и этот дом не хозяйский, чтобы из него людей выселять, а раз так, нас не могут вышвырнуть из коммуны.
Он потирал себе руки от удовольствия.
— У нас здесь республика, а вот и президент! — указывал старик на сынишку Сперанцы и, подняв его, подбрасывал на руках. — Да здравствует президент!
Но жизнь становилась все более суровой.
Часто мужчинам осторожности ради приходилось сидеть дома, и только женщины выходили на работу. Они вынуждены были мириться с тяжелыми условиями, на которых их нанимали, и терпеть постоянные провокации.
Однажды они узнали, что выселение, которого опасались, уже решено и что друзья Красного дома получили предписание покинуть коммуну.
— Ума не приложу, что думают хозяева… — говорил Надален. — Ведь этак они останутся без рабочих рук!
— Нет такого бедняка, чтобы не нашлось другого, еще беднее, отвечала Эмилия. — Несчастных людей полно на свете. Хозяева найдут таких, которые хуже нашего изголодались и будут еще сговорчивее.
И такие бедняки действительно прибыли из соседних провинций. Оборванные, забитые, смущенные, они встретили на работе враждебные лица и суровое молчание.
Потом выяснилось, что пришлые батраки тоже были навсегда изгнаны из родных мест, и каждый подумал о своих земляках, которым, как и им, приходилось теперь бедствовать в чужом краю, среди людей, принимающих их в штыки, и, чтобы загладить холодную встречу, все стали обходиться с вновь прибывшими особенно приветливо. Завязались новые знакомства и дружеские отношения.
— Что вы хотите? — говорил Надален. — Нужда да беда всегда роднят…
А работа в долине шла своим чередом. Подвигалась вперед осушка болота,
Сперанца давно уже прятала под платком преждевременно поседевшие волосы и думала о том, как коротка была ее молодость и мимолетно счастье…
Уже несколько лет она не видела Таго. Когда поздно вечером она возвращалась домой, ребенок обычно спал. Она в изнеможении бросалась на постель, и ей снились рисовые поля без конца и края.
Но каждой весной, когда в первый раз куковала кукушка, у Сперанцы что-то вздрагивало в груди. Она опускала глаза, чтобы кто-нибудь не заметил, как они засветились надеждой, а про себя говорила: будет и на нашей улице праздник. Надо только не терять в это веры.
Глава сорок вторая
Когда Джованнино исполнилось шесть лет, Сперанца отвезла его к родственникам в Романью, чтобы он мог посещать школу.
С тех пор, как она девочкой уехала в долину, Сперанца ни разу не была в этих местах, и когда теперь, сойдя с поезда, она вдруг снова увидела перед собой море, у нее запрыгало сердце.
Она побежала к воде, оставив позади Эмилию с ребенком, потом повела их в деревню по песчаному берегу. Их никто не встретил, потому что Сперанца не указала в письме дня приезда.
Сперанца шла, дыша полной грудью, и свежий ветер ворошил ее волосы. Не слушая болтовни ребенка и замечаний Эмилии, она неотрывно смотрела на видневшиеся вдали паруса.
Впервые за много лет она вновь обретала былое ощущение покоя и понимала, что ей всегда хотелось вернуться на море.
Внезапно, точно выступив из чащи сосен, показалась деревня, радуя глаз красными крышами домов.
То были уже не старые, почерневшие от времени деревянные хибарки, а окрашенные в яркие цвета одноэтажные домики каменной кладки, маленькие и легкие, точно игрушечные. Сперанца улыбнулась, глядя на них, и подумала, что хороший шторм мог бы поднять их на воздух, как божьих коровок.
Тетушка Марта стояла на пороге дома. Она заметно располнела, и с годами еще явственнее стало выражение тихого блаженства, не сходившее с ее лица ни при каких обстоятельствах.
Тетя Марта всегда стояла на пороге и всегда готова была поболтать… Она окликала прохожих, расспрашивала о чем-нибудь соседей, давала советы дяде Тони, которому пришлось оставить море и заняться огородом и виноградником. А когда ей не к кому было обратиться, она разговаривала сама с собой.
Говорить для тети Марты было такой же жизненной потребностью как дышать. Она переходила от одной темы к другой, без всякой связи, с той же легкостью, с какой воробей перепрыгивает с ветки на ветку.