Спираль
Шрифт:
— Ладно, ты, скажем, думал, что я воспользовался несчастным случаем, чтобы выйти из игры и не нести ответственность за прошлое. Однако после того я принял участие в не очень-то пустячной операции.
— Я не препираться пришел. У тебя большое будущее. После той операции можешь совсем отвалить от нас. Можешь даже не прощаться. Такому человеку, как ты, не место среди нас. С сегодняшнего дня ты свободен. Просто я хотел подкинуть тебе одно стоящее предложение. Солидное дело. Нам без тебя зарез. Если согласишься,
— Чем?
— Нужен человек, знающий языки.
— Сколько принесет операция?
— Сто тысяч долларов!
— Долларов?
— Да, долларов, которые я за неделю превращу в триста тысяч рублей.
— На дело с иностранцами не пойду.
— И не просим.
— Тогда откуда доллары? — Рамаз с отвращением посмотрел на густые брови и волосы Сосо Шадури, прикидывая, как когда-то, какого калибра пуля может прошить его бронированный лоб.
— Расскажу подробно. Одного нашего кореша в Москве познакомили с иностранцем, если не ошибаюсь, с английским дипломатом, который ищет уникальные марки. Он перечислил моему дружку около двадцати тех, которые, по его расчетам, должны быть у московских филателистов. Мой друг…
— Как зовут твоего друга?
— Роман Гугава!
— Роман Гугава! — повторил Рамаз, словно стараясь навсегда запечатлеть в памяти это имя.
— Роман Гугава два года угробил на поиски этих марок. Познакомился и переговорил чуть ли не с полутысячей филателистов. В конце концов напал на след одного московского грузина, у которого оказалась одна из этих двадцати марок, «Трафальгар», посвященная Трафальгарской битве.
— Ты знаешь, какая битва произошла при Трафальгаре? — искренне удивился Рамаз.
— Я знаю, как называется марка, стоящая сто тысяч долларов. Марки теперь дороже любой картины, иконы и золота, а вывезти их за границу легче и безопаснее.
— Сто тысяч долларов! — повторил Коринтели. — Деньги — высшая форма демократии. Я как ученый боготворю демократию. Сколько человек входят в дело?
— Я, ты и Роман Гугава.
— Всем поровну?
— Гугаве на десять тысяч больше.
— Что от меня требуется?
— Перво-наперво переговорить с иностранцем.
— Гугава не разговаривал?
— Нет. Он не знает языка.
— Откуда же в таком случае знает, что требуется англичанину?
— Один человек сосватал его. К сожалению, сейчас тот малый в отсидке.
— Как мне найти англичанина?
— У Романа есть все его координаты. Позвонишь и договоришься.
— Делим поровну! — сменил Рамаз тему разговора.
— Почему?
— А мой английский не стоит денег? Что из того, что Роман Гугава наводит на дело? Сумей он сам ловко прокрутить операцию, он не позвал бы нас.
— Без Гугавы ничего не скажу. В Москве обсудим.
— Кто владелец марки?
— Старый физик, сейчас на пенсии.
— Фамилия
— Варлам Гигошвили. Живет на улице Сибирякова, второй подъезд, четвертый этаж, двухкомнатная квартира.
— Он точно знает, что у товарища Гигошвили есть «Трафальгар»?
— Один из самых известных филателистов сказал.
— Сам он почему не берется?
— Кто?
— Твой Роман Гугава! — насмешливо пояснил Рамаз и, наклонившись, взял со стола пачку «Винстона». Он давно решил порвать с Сосо Шадури, но чувствовал, что предложенное дело исподволь прельщает его.
— Ему никак не удается установить контакт со стариком. Варлам Гигошвили замкнут и недоверчив. Только самых близких пускает в квартиру.
Рамаз задумался.
Шадури понял, что Коринтели уже включился в дело, и с его души свалился камень. Он в свою очередь потянулся за «Винстоном» и закурил.
— Что еще известно по поводу этого дела? — спросил вдруг Рамаз.
— Сейчас в Москве несравненная Лия Рамишвили, внучка сестры Варлама Гигошвили. Ей приблизительно тридцать. Замужем. Муж — начальник какого-то управления, Леван Рамишвили, отец — очень большая шишка…
— Ясно, я понял…
— Думаю, что Лию Рамишвили можно использовать в качестве ключа к квартире старого физика. Гугава установил, что она проживает в гостинице «Будапешт» и пробудет в Москве еще дней десять.
— Почему не остановилась у Варлама?
— Не знаю. Наверное, предпочитает пожить на свободе. А с Варламом они часто прогуливаются и ужинают в ресторане «Будапешт».
— А если после операции у нее возникнут подозрения и она выдаст меня?
— Женщины — твоя сфера. Мы не мороковали об этой части операции.
Рамаз снова задумался.
Сосо Шадури встал. Чтобы не мешать приятелю, он прошел на кухню, открыл дверцу холодильника и отыскал боржом.
Разработка предстоящей операции постепенно поднимала настроение Рамаза.
Сосо вернулся в комнату с двумя стаканами, один поставил перед Рамазом, из другого отпил сам.
— Придумал что-нибудь?
— Придумал, если Лия Рамишвили не знает меня в лицо.
— Откуда ей тебя знать?
— По единственному портрету в молодежной газете, может быть, он запомнился кому-нибудь!
— Ты прав. Хорошо, что тебя хоть по телевизору не показывали.
— Видишь, как пригодилась моя скромность. А сколько журналистов гонялись за мной! Есть риск, что в ресторане или на улице мы столкнемся с каким-нибудь знакомым грузином.
— Ты под чужой фамилией собираешься знакомиться?
— Нет, я должен познакомиться под видом иностранца. Женщины почему-то воображают, что те лучше нас умеют любить под одеялом, и вместе с тем больше гарантий навсегда замести следы. Несравненная Лия знает какой-нибудь язык?