Спираль
Шрифт:
У Рамаза разгорались глаза.
Мака Ландия как будто постепенно выходила из тумана. На защите диплома Коринтели то нравился ей, то раздражал ее. Целый вечер и два дня затем она старалась разобраться в своих чувствах. Ничего не вышло. А сейчас ей явно нравилось и возмущение юноши, и его горящие глаза, и разыгравшийся темперамент.
— К сожалению, мы нередко отдаем предпочтение тем людям, которые бессовестно и беспардонно достигают намеченной цели. Нам, разумеется, мерзок их нахрап, наша душа полна отвращения и злости. А уважать их мы не перестаем.
— Прошу извинить меня за напрасное беспокойство! — улыбнулась Мака, в свою очередь поднимаясь и выходя из-за стола.
Рамаз улучил-таки момент рассмотреть ее ноги.
Мака Ландия была стройной и высокой. Она оказалась даже выше, чем представлялась ему вначале, и почти не уступала ему в росте. Под толстым свитером угадывалось тонкое, гибкое тело.
— Напротив, это я приношу извинения, что обманул ваши ожидания. Счастливо оставаться!
— А знаете, я была на защите вашего диплома или диссертации, — сказала в ответ Мака.
В голове Рамаза сразу прояснилось:
— Знаю, вы сидели в предпоследнем ряду, с краю. На вас было палевое платье и толстый, тоже палевый джемпер.
— Вы действительно заметили меня? — поразилась Мака.
— Неужели вы сомневаетесь?
— Вы запомнили лица всех, кто там был?
— Всех, кто раздражал или интересовал меня.
— А какие эмоции вызвало у вас мое лицо?
— Сначала вы скажите, какое впечатление произвел на вас я?
— Честно?
— Разумеется.
— Я ничего не смыслю в физике. А как человек, не обижайтесь, но вы мне не понравились.
— А теперь?
— Я еще больше укрепилась в своем мнении.
— Благодарю за искренность!
— Теперь ваша очередь. Какой я, Мака Ландия, запомнилась одаренному феноменальными способностями молодому ученому с блестящим будущим, заинтересовала или вызвала раздражение?
— Вы показались мне по-настоящему интересной личностью.
— Вот сейчас, когда мы стоим лицом к лицу и вы знаете мое мнение о вас, ваше мнение обо мне изменилось или окрепло?
— Окрепло.
— Спасибо, вы меня очень обрадовали, даже если это слово продиктовано рыцарством и мужской деликатностью.
— Я сказал совершенно откровенно. Я не люблю ложного рыцарства.
— Ценная черта. Разрешите задать вам один вопрос?
— Пожалуйста!
— Недавно вы сказали, что приблизительно знаете, зачем шли сюда. Во всяком случае, я ясно объяснила секретарю вашего партбюро, что хочу снять о вас документальный фильм.
— Да. Я приблизительно догадывался, для чего вам нужен.
— Прошу
— И то, и другое. А вернее — ни то, ни другое!
Рамаз двусмысленно улыбнулся.
— К сожалению, мне все ясно! — огорченно сказала Мака, направившись к двери.
— Ничего вам не ясно!
Мака повернулась и заметила, что Рамаз не двинулся с места.
— Еще раз повторяю вам, я не люблю шума и сенсаций вокруг моей особы, но я не оставил бы вашу просьбу без внимания, когда бы не опасался одного.
— Чего же вы опасаетесь? — оживилась Мака.
— Откровенно?
— Да.
— Я боюсь влюбиться в вас!
Девушка взглянула в глаза Рамаза Коринтели. Ей хотелось прочитать по его лицу, шутит он или говорит правду.
Рамаза удивил строгий вид Маки.
— Неужели так страшно влюбиться в меня?
— Вы меня неправильно поняли. Может быть, вы, телесценаристка, не найдете ничего привлекательного в молодом ученом, погруженном в физику. Тогда на свете не будет более трагической личности, чем я. Счастливо оставаться!
И Коринтели по обыкновению энергично захлопнул за собой дверь.
За одним концом стола сидела Мака, за другим — ее отец, Георгий Ландия.
Мака была молчалива, непривычно молчалива. Мать сразу, как она вошла, заметила, что дочь не в духе.
— Ничего, просто устала! — коротко отрезала та.
Отец ничего не заметил. Он ел, наклонив голову, и, вероятно, был занят своими мыслями.
Мака не притронулась к ложке. Упершись локтями в стол, она положила подбородок на кулаки. Сидела и упорно смотрела на отца, терпеливо ожидая, когда он оторвется от дум и заметит, что его единственная и любимая дочь не ест и на ее лице нет обычного беззаботного выражения.
Многоуважаемый Георгий ничего не замечал. Высокая должность, уважение и почтительность окружающих изменили его характер. Привыкший начальствовать, он и дома не мог преодолеть приобретенной в кабинете инерции.
— Доченька, у тебя суп остынет! — забеспокоилась мать.
Даже возглас супруги не подтолкнул отца обратить внимание на дочь. Держа теперь маленькую чашечку, он смаковал кофе по-турецки.
— Папа! — сказала наконец Мака.
Многоуважаемый Георгий поднял голову и показал дочери глазами, что слушает ее. Погруженный в задумчивость, он даже не заметил, как срывается от волнения ее голос.
— Папа! — твердо и категорично произнесла дочь.
Только сейчас поднял Георгий на дочь удивленный взгляд. Ему хотелось сказать ей, чтобы она выкладывала побыстрее, что там у нее, что ему недосуг, пора уходить, но, увидев лихорадочные глаза дочери, он прикусил язык.
— Слушаю тебя, что случилось?
Холодно произнесенная фраза заставила девушку усомниться, стоит ли говорить, поймет ли он, опьяненный своим высоким положением, то, что смущает ее душу.
— Слушаю, доченька!