Спитамен

Кариев Максуд

Когда же кони вынесли юнонов на равнину, они лишь издали увидели уносящихся в степь всадников, их оказалось не более десятка. Зато один был облачен в тигровую шкуру и мчался на вороном коне. «Разрази меня гром, если это не Спитамен!..» — подумал Кратер и огрел коня плеткой. Им пришлось подниматься на взгорок, а варвары мчались под уклон, по полого спускающемуся склону холма, что тянулся едва ли не до середины степи, они летели так, словно у их коней были крылья…

Тарик, чтобы юноны не потеряли его из виду, слегка придерживал коня. То и дело оборачиваясь назад, он держал в поле зрения преследующих его маленький отряд врагов и злорадствовал в душе, что хитрость удалась. Вскоре он заметил, что тяжеловооруженные гетайры отстали, а за ними несется около полусотни гипотоксотов, вооруженных луками и стрелами. Видно, это и есть самые жаждущие изловить Спитамена и получить награду

из рук самого царя.

Кони у воинов Тарика были выносливые, привычные к жаре и жажде, способные мчаться подолгу, если даже горячий воздух пополам с пылью обжигал им ноздри. Но всадники не торопили их, словно дразня юнонов, увлекая их за собой в гиблые места, куда не рисковали забегать даже куланы, не залетали птицы. А гипотоксоты Кратера, охваченные азартом погони, рассуждали, как им казалось, здраво: если согдийцам ничто там не грозит, почему должны опасаться за свою жизнь они?.. И настегивали коней, стараясь сократить разделяющее их расстояние, и уже пробовали достать удирающих стрелами. Стрелы падали в сыпучий песок и исчезали, словно в воде. Кони увязали все глубже, шумно дышали, выбиваясь из сил, и все выше становились барханы вокруг; ветер, скользя понизу, срывал с их гребней песок, бросал навстречу и больно сек лицо. Судя по солнцу, близился полдень. Устали и люди, и кони, донимала жара.

Во время атаки Тарик всегда скакал впереди, а уходя от преследования, старался держаться позади всех. Мимо уха прошуршала, едва не задев, стрела и нырнула в бархан. Он обернулся. Юнонам удалось-таки сократить расстояние. Отсюда они вряд ли найдут обратную дорогу. Следы их уже замело. Пора было уходить, исчезнуть среди барханов. Тарик крикнул своим, чтобы подстегнули коней, и сам махнул плеткой, только ветер засвистел в ушах… И тут случилось невероятное: то ли конь угодил ногой в нору, то ли увяз в слишком рыхлом песке — он грохнулся на всем скаку, глухо заржал, перекувырнулся через голову. Тарик отлетел далеко в сторону, быстро вскочил. Увидев, что конь силится встать и не может, побежал к джигитам, которые осаживали коней, заметив, что с ним стряслась беда. Двое повернули обратно и тут же свалились с седел, пронзенные стрелами юнонов. Тарик бежал, прижимая руку к ушибленному бедру. Услышав позади себя крики преследователей и надсадный хрип коней, он выдернул из ножен меч и обернулся. Едва не сбив с ног, его окружили гипотоксоты. Рыча, словно тигр, Тарик бесстрашно кидался на них, уворачивался от копий и мечей, подныривал под брюха коней, отражал удары и нападал сам. Он понял, что ему на сей раз не уйти, и быть ему ныне убитым, и решил отдать свою жизнь подороже. Ему удалось свалить с коней троих юнонов и овладеть легким щитом. Он видел, как неподалеку бьются насмерть его джигиты, которые могли спастись, но не покинули своего предводителя, предпочтя погибнуть вместе с ним. Свалив с седла еще одного юнона, Тарик схватил за уздечку его коня. Конь взвился на дыбы, едва не подняв его в воздух, увяз в песке и рухнул наземь. И тотчас душный аркан захлестнул Тарику шею, опрокинул его на спину. Юноны прыгали на него прямо с коней, навалились, завернули назад руки, связали. В глаза, в рот, в уши набилось песку. Его рывком поставили на ноги, сорвали с него тигровую шкуру. Помотав головой, Тарик стряхнул с взлохмаченных волос песок и прислушался. Однако сквозь галдеж окруживших его врагов более не слышалось звона мечей. Скрипнув зубами и испепеляя их взглядом, он сделал шаг, другой, и юноны расступились, словно для того, чтобы он увидел порубленных своих товарищей. Но навстречу ему в сверкающих, как золото, доспехах шел предводитель гипотоксотов. Он акинаком приподнял пленному подбородок.

— Я Кратера правая рука. А ты кто?

— Воин, — усмехнулся Тарик.

— А имя у тебя есть? — гиппарх больнее надавил острием акинака, заставляя задирать голову.

— Я родной сын земли этой, она меня родила, она и примет… — сквозь зубы процедил Тарик.

— Я узнал тебя, ты Спитамен!

— Пусть будет так, — сказал Тарик и тихо засмеялся.

— Чему радуешься? Настал твой конец!..

— Подумай лучше о себе. Ваша участь похуже моей. Я обрету покой в объятиях матери — земли, ваши же трупы будут терзать и растаскивать вараны и шакалы, а в черепах совьют гнезда тарантулы и фаланги!.. — и заметив, как при этих его словах побледнел предводитель юнонов, Тарик громко расхохотался ему в лицо.

— На коня его! — заорал начальник отряда. — Пусть Александр сам решит, какой казни его подвергнуть!

Тарика бросили в седло поперек лошади, крепко приторочили веревками. Юноны расселись по коням и поехали обратно по своим собственным

следам, не подозревая, что согдийцы, уходя от преследования, скакали не по прямой, как запущенный из пращи камень, а петляли среди барханов, делали по пустыне большие круги. Они поторапливали коней, со страхом примечая, что песок заметает следы и они становятся все менее приметными. Голова и руки Тарика свесились вниз, в висках стучала кровь. Перед глазами плыли красные круги и мелькали копыта лошади, в лицо летел песок, засыпая ноздри, уши. Он вдруг уловил, как под ногами лошади мелкими ручейками струится в одну сторону песок; он знал, что это значит: по поверхности песка течет горячий воздух, предвещая приближение самума. Когда температура песка и температура воздуха станут одинаковыми, начнется светопреставление. Ждать придется недолго, каких-нибудь час-полтора…

— Эй, начальник!.. — хриплым голосом позвал Тарик. — Начальник!..

Ехавший рядом юнон пришпорил коня, подъехал к предводителю отряда и доложил, что пленный хочет ему что-то сказать. «Кратера правая рука» натянул повод, придержав коня, и, когда лежавший поперек седла пленный поравнялся с ним, спросил:

— Что ты надумал, варвар?

— Развяжите меня… Позвольте сесть в седло по-человечески… Если вы будете подвергать меня такому унижению, то вам не сдобровать…

Начальник отряда громко захохотал.

— В твоем положении ты еще и грозишь?.. Ну и наглые же эти варвары!..

— Вам придется раскаяться, если не послушаетесь меня!.. — жесткая веревка туго стягивала и натирала шею, мешая Тарику говорить. — Бог ветра и пустыни Веретрагна не прощает тех, кто покушается на честь степных жителей… Или развяжите, или убейте меня, но не обрекайте на такой позор!..

— Лучшей участи ты не достоин, варвар! — с презрением бросил начальник и, пришпорив коня, устремился во главу отряда. Его уже начало беспокоить, что они все еще не встретили отставших от них гетайров. Где бы они могли быть?.. И не намного вроде бы гипотоксоты опередили их. Быть может, они где-нибудь близко, да поди узнай, за каким барханом… Начальник громко разговаривал с помощниками, нарочито смеялся, стараясь отвлечь от недобрых мыслей спутников, развеять собственную тревогу, но она все возрастала, вынуждая чаще оборачиваться к пленному, который, должно быть, неплохо знает эти места. А если это не так, то им конец…

Желтые струи бежали по песку все проворнее, сливаясь в ручьи и растекаясь вширь. Скользя по вогнутой поверхности барханов, ветер взмывал вверх, вздымая тучи песка. Небо сначала стало рыжим, а потом враз потемнело, будто среди дня наступили сумерки и заклубились невесть откуда взявшиеся тучи. Сверкнула молния, донеслись грозные раскаты грома. Горизонт затянула мгла. И вскоре с той стороны донесся шум, очень похожий на тот, что стремительно накатывается впереди атакующей конницы. Налетел горячий ветер, такой сильный, что невозможно было усидеть в седле. Юноны спешились, стащили с седла и Тарика, разрезав веревки, которыми он был приторочен, сбились все в кучу и, опустившись на корточки, огородились щитами…

Если бы песчаная буря продолжалась дольше, на том месте, где они сидели, в скором времени появился бы бархан, под которым они остались бы заживо погребенными. Однако ветер стих так же внезапно, как и налетел. И пока юноны, занесенные по пояс, выбирались из песка, раскапывали увязнувших по брюхо коней, отряхивались, небо вновь стало ослепительно голубым, словно вымытым. Вовсю жарило солнце.

Начальник отряда, серый от пыли, словно слепленный из глины, подошел к Тарику и разрезал веревки, стягивающие его запястья.

— Я же предупреждал тебя… — усмехнулся Тарик.

— Ступай на все четыре стороны. Ты свободен! — сказал начальник.

И Тарик, еще не веря в избавление, медленно зашагал, боясь обернуться, потирая распухшие руки и каждую секунду ожидая, что в спину вонзится стрела. Увязая по щиколотку в песке, он стал взбираться по откосу на бархан, падая и вновь поднимаясь, падая и карабкаясь на четвереньках. Ему казалось, что за барханом — спасенье. И наконец, достигнув широкого, похожего на полумесяц гребня, он выпрямился и воздел к небу руки, чтобы возблагодарить Ахура — Мазду, но неожиданно с той стороны с криками взмыли всполошенные черные грифы, метнулись серыми тенями в разные стороны волки с окровавленными мордами, лишь остались безразличные ко всему огромные вараны, терзающие теплую добычу. Из-под песка торчали скрюченные руки, ноги, согнутые колени. Вокруг валялись обезображенные и полузасыпанные трупы полегших тут воинов, согдийцев и юнонов. Проблуждав по пустыне несколько часов, они вновь пришли к тому месту, откуда начали путь, где брала начало их дорога в ад.