Спорим, тебе понравится?
Шрифт:
Плевать. Совершенно!
На большой перемене в столовой я снова одна. Басова нет. Аммо тоже. И мне становится почти невыносимо. Я позорно сбегаю в библиотеку, на то самое место, где Ярослав впервые признался мне в симпатии. И реву, кусая до крови губы!
Говорят, что после слёз становится легче. Так вот, это чушь собачья. Не легче! Ни капельки! Только ещё сильнее ноет и свербит за рёбрами, а непослушные лёгкие отказываются качать живительный кислород. Я будто бы задыхаюсь. Иду на дно своей агонии, да там и оседаю непрезентабельной кучкой ила.
Последним
И вот я здесь.
Прячась за огромной кадкой с фикусом, я сажусь на скамейку в коридоре, напротив мужской раздевалки и принимаюсь ждать. Да, мне стыдно за себя. И да, умом я понимаю, что не должна так опускаться, но ничего поделать с собой уже не могу.
Невидящим взглядом я провожаю глазами парней и жду того единственного, для которого стучит моё полубезумное сердце. Вот Аммо, Серяк и Тимофеев последними покидают раздевалку, а Басова всё равно нет и нет. И я уж, грешным делом, думаю, что Ярослав прогулял урок, но спустя несколько минут практически теряю сознание от мощного выброса адреналина в кровь.
Это Он.
Он чуть медлит на выходе, с кем-то сосредоточенно переписываясь в телефоне. Что-то хмыкает. Тихо смеётся — его жизнь продолжается, пока моя висит на волоске.
Наконец-то парень поднимает глаза, сразу же напарываясь на меня. Будто бы недовольно поджимает губы, а я умираю, разглядывая его идеально хищные черты лица. Против воли любуюсь любимым образом. Накачиваю себя им под завязку. А затем встаю и делаю шаг к нему.
— Привет, Ярослав, — голосовые связки изуродованы волнением и неуверенностью в себе. Они выдают моё состояние с головой и будто бы демонстрируют собеседнику, насколько я жалкая и влюблённая в него дура.
Пришла. Сама. Наплевав на гордость.
Тряпка!
— Привет, Истома, — его голос настолько безжизнен, что мне становится страшно. Руки дрожат, ладошки вспотели и болезненная судорога, то и дело, скручивает внутренности в мёртвые петли.
— Я..., — сбиваюсь и замолкаю, не зная, с чего начать. В голове манная каша с комочками.
— Пришла наконец-то рассказать мне, кто твоя мать? — кривится и усмехается.
— Нет, я...
— Ты опоздала. Меня уже просветили.
— Я знаю, я..., — набираю полные лёгкие, зажмуриваюсь и выпаливаю как на духу, — вы с моей мамой вчера поговорили. Я хочу знать, правда ли то, что она мне рассказала?
— А что она тебе рассказала, Истома?
— Что ты просто играл со мной, чтобы досадить ей, — мой подбородок отчаянно задрожал, и первая слезинка всё-таки сорвалась с ресниц, разбиваясь о горящую щеку.
А Басов только качает головой и чертыхается. Затем в два шага сокращает между нами расстояние, хватает меня
Мне просто хочется встать на колени и умолять, чтобы он врал мне и дальше. Я не желаю слышать правду. Я категорически передумала! Потому что я не знаю, что буду с ней делать. Мне не нужна эта горечь! Я желаю только сладкой лжи!
— Ещё раз, — рявкает он мне, а я начинаю задыхаться и отчаянно хапать воздух.
— Я... не могу!
— Через не могу! — он так давит на меня, что я не в силах ослушаться и в ужасе повторяю всё слово в слово, что говорила мне мама. А Басов слушает, не перебивая, только въедливо смотря на мои губы.
Пока я наконец-то не замолкаю, заламывая руки и отчаянно пытаясь не впадать в истерику.
— Это ложь, — произносит он спокойно, но моё сердце уже настолько раскурочено, что не способно орать дурниной и тем самым заглушить голос разума.
— Ложь, — в тихой истерике хмыкаю я, — ну, конечно. И как я сразу не догадалась?
— Я не вру, Истома! Храмова действительно просветила меня насчёт того, что ты её дочь. А я стоял и обтекал, потому что вообще не был готов к этой информации. Ты должна была сказать мне обо всём, а не запускать ситуацию до такой степени, что мы теперь не можем быть вместе! Ясно тебе?
— Не можем? — бормочу я, прикасаясь дрожащими пальцами к губам.
— Нет! — Ярослав закладывает руки в карманы брюк и принимается расхаживать передо мной, распекая на все лады.
— Ты либо здесь, рядом. Либо тебя увозят. Далеко и надолго!
— М-м, — поджимаю я губы и передёргиваю плечами, — столько патетики, Ярослав. Но, может, ты уже начнёшь говорить мне правду?
— Ты мне не веришь?
— Замени — «мы не можем», на — «я не хочу», и тогда это будет больше похоже на реальное положение дел...
— Твоя мать угрожала мне! Ясно? Она сказала, что если я не остановлюсь, то она увезёт тебя обратно под Красноярск, а перед этим в лепёшку расшибётся, но добьётся, чтобы мне провели повторную аттестацию по её предмету за прошлый год, чтобы в этом меня не допустили к экзаменам. Сраное итоговое сочинение я тоже завалю — это она мне пообещала. И вместо аттестата на выходе из гимназии я получу лишь справку об окончании, а это значит никакой вышки, лишь на второй год и в колледж. Но и чёрт бы со всем этим! Только как, если рядом не будет тебя?
— Она на такое неспособна! Мама не могла сказать подобное...
— Ах, неужели? То есть я мог сказать, что поматросил тебя и бросил мести ради, а она святая великомученица, так, что ли?
— Так! Мама просто защищала меня. От тебя...
— От меня? О, ну супер! Только если я такое чудовище, как она говорит, то почему не сдал тебя ей со всеми потрохами мести ради, м-м? Нет! Вместо этого я на всю эту хрень лишь рассмеялся ей в лицо и заверил, что потерял к тебе всякий интерес сразу же, как только узнал, чья ты дочь. На том и разошлись. Хочешь скажу почему? Потому что я испугался, что могу навсегда потерять тебя!