Спортивное предложение
Шрифт:
Одна из девочек, Сэнди Уильямс, попробовала вызвать на пари самого Скотти, утверждая, что он проиграет. Скотти ужасно разозлился, толкнул ее, дернул за косы, она завизжала. Это был единственный случай, когда я увидел Скотти плачущим! Злые, молчаливые слезы.
Все были удивлены: что тут особенного — ему просто предлагают пари, пусть даже против него самого.
Я тоже заключил пари, поставив старую отцовскую удочку против новенькой катушки для спиннинга.
В городе держали пари на деньги, правда, не делая таких отчаянных ставок, как во время бегов. «Поставлю-ка пару шиллингов
5
Кегельбан — помещение для игры в кегли.
«Миссис Эндрюс (4–6), супруга пожарника; не путать с миссис Эндрюс, женой столяра;
миссис Джонсон (2–1);
миссис Рид (4/3)» и так далее.
Я с восхищением читал этот список. Деньги, которые вносили спорящие, Пит держал в бараньем черепе, висевшем над холодильником.
В субботу (испытание было назначено на среду) я увидел в городе Джози. Она сидела в отцовском «мармоне» перед домом капитана Элвина Джонса, бывшего военного летчика, компаньона Стрэппа по юридической конторе.
— Кит, — позвала меня Джози, — пойди-ка сюда.
Я подошел. Глаза Джози так и сверлили меня.
— Все держат пари, правда? — сказала она.
— Да, — сказал я.
— А ты на кого ставишь? — напрямик спросила она.
Я не ответил.
— Почему у вас в школе все меня ненавидят? — продолжала Джози.
Я удивился.
— Никто не ненавидит тебя, Джози, — сказал я. По правде говоря, большинство ребят восхищалось ею. — Ты ошибаешься…
— Нет, нет, они меня ненавидят, — повторила Джози.
— Откуда ты взяла?
— А почему же тогда меня ненавидит Дорис Даулинг? — не отвечая, спросила она.
Дорис Даулинг была у нас главной и ярой сторонницей Скотти среди девочек.
— Ей просто нравится Скотти, вот и все, — сказал я.
— Вы там без конца меня обсуждаете.
— Мы всегда и всех обсуждаем.
— А что говорит он?
— Кто? Скотти?
— Да, он!
— Ничего. Он вообще не хочет об этом разговаривать.
— Я тоже не хочу! — страстно воскликнула она. — Почему вы не верите, что это мой пони?
— Не знаю, — сказал я. — Но многие считают, что пони твой.
— А сколько их?
— Не знаю. Откуда мне знать?
— Больше всего — девочки, — мрачно сказала Джози.
— Нет. И мальчики тоже.
— Городские мальчики! — сказала она презрительно.
— Да, пожалуй.
— А сельские все за него, да?
— Да, большинство.
— Ну, а почему же ты на его стороне? Ты ведь городской.
Я не мог объяснить ей, что у меня куча причин поддерживать Скотти, но что симпатии мои принадлежали одинаково и ей и ему. Я знал, что мне будет очень жаль любого из них, кто проиграет.
— У вас на ферме так много пони, Джози, — сказал я. — Ты могла бы выбрать себе любого.
Это был не ответ, конечно,
— Но это мой пони! — сказала она сердито. — Почему они не могут мне поверить? Почему все вы вбили себе в голову, что он не мой? Вы ведь ничего не знаете. Если бы я была в вашей школе…
Она не договорила. Джози знала все о наших спорах и стычках, но наша жизнь не была ее жизнью. Ей бы очень хотелось быть в самой гуще драки. Не в городе вообще, а именно в школе, где она могла бы сама постоять за себя. Но она была в стороне, и это ее мучило.
— Если пони достанется ему, я никогда больше не приеду в город и ни с кем не буду разговаривать, — пригрозила она.
Как и Скотти, Джози тоже готова была заплакать. Поэтому я отошел — я вообще не люблю видеть чужие слезы, чем бы они ни были вызваны. Тем более слезы Джози Эйр — она ведь не из плаксивых…
Так я узнал, что на душе у обоих соперников. И, наблюдая за Скотти в эти дни, я чувствовал, что оба они все время думают друг о друге.
Скотти как будто находился во взвешенном состоянии, выжидая, куда повернет его судьба, которой сам он уже не мог управлять. Один шаг отделял его от той грани, за которой он мог окончательно затеряться в равнодушной пустыне жизни. У него была натура бойца, но беда заключалась в том, что он не знал, с кем и с чем ему надо бороться. Перед ним был безликий суд, который вправе решать его судьбу и, главное, отдать или не отдать ему Тэффа. Я-то знал, что, если бы Скотти окончательно потерял пони, он взбунтовался бы против всего общества. Ни к чему хорошему это его бы не привело.
— Кит! — позвал он меня, перелезая через забор какого-то сада и доедая сорванный мимоходом осенний апельсин. — Как ты думаешь, мне позволят завтра захватить с собой старую уздечку Тэффа?
Завтра был решающий день.
— Не знаю, — сказал я. — Почему бы нет?
— Ты спросил бы у своего старика.
— Ладно.
Скотти был слишком горд, чтобы выпрашивать себе какие-то преимущества. А меня спросить можно, я ведь «свой».
— Джек Саммерс сказал мне, что ты говорил с девчонкой, — сказал Скотти.
— С какой девчонкой? С Джози Эйр?
— Ну да. С ней.
— Говорил.
Мы как раз шли мимо дома Пикерингов, где Скотти любил дразнить через забор собаку. Но это развлечение, как и другие, теперь было, видимо, забыто. Скотти овладело какое-то безразличие ко всему, и он словно расстался со старыми привычками.
— А что она сказала?
— О чем?
— Обо мне.
— Ничего, — ответил я. — Она хотела узнать, что говоришь о ней ты. Я сказал ей, что ты не хочешь о ней разговаривать.
— Но что она сказала… ну… об этом? — настаивал Скотти.
— Сказала, что об этом тоже не хочет говорить.
Мы шли, подымая клубы пыли. На худых ногах Скотти были все те же башмаки, тяжелые, как два деревянных ящика.
— Она думает, что выиграет, так, что ли? — спросил Скотти.
— Не знаю.
— Они все за нее.
— Кто «они»?
— Все, кто сидел в зале, там, в суде.
— Ничего подобного. Многие из них на твоей стороне: мистер Кафф, судебный пристав и даже сержант Коллинз.