Спрингфилд
Шрифт:
Я пришел домой, попытался поспать и мечтал, чтобы быстрее наступило завтра, когда я смогу уехать из Тольятти.
На следующий день я уехал в Самару и заселился в общагу. Мать звонила почти каждый день, но говорила осторожно. Тему каминг-аута мы не поднимали.
Моя студенческая группа состояла из гламурных девушек и мечтающих об успехе парней с арендованными машинами на аватарках. Почему-то меня сразу выбрали старостой группы. Меня выбрали, а я ушел искать курилку, потому что делать с ними было нечего. Зашел, а там две девушки в анимешных ушках и металлических берцах целуются на подоконнике. Я подошел спросить у них сигарету. Они дали мне «Kiss» и извинились, что у них только «мышиные тампоны». Они сказали, что их зовут Вольха и Зидан, и тем же днем мы пошли на заброшку за универом. Это огромное кирпичное здание с шестиугольными окнами, залами и кельями, дырами в полу и залитым водой подвалом. По
У заброшки была дурная слава — несколько раз там кто-то умирал, но все же чаще там веселились. При мне там умирала только собака — пудель. Хозяйка залезла на крышу, взяла собаку с собой и оставила без поводка. Собачка увидела бабочку и побежала за ней. Но собачка не умеет летать, Бог не дал ей крыльев, собачка умеет прыгать. Она прыгнула через парапет и упала на бетонную дорогу. Внизу, рядом, был цементный завод. Его охранники сразу же положили собаку в коробку и унесли. Я больше не видел хозяйку собаки на заброшке.
Мой две тысячи семнадцатый был как две тысячи седьмой. Тусовка курилки состяла из самых разных парней и девушек, которые по каким-то причинам, как и я, не были «нормисами». Они были похожи на бессмертных персонажей и, в отличие от меня, не были перегружены изнурительно серьезным отношением к жизни, и я этим наслаждался. Там был трад-скинхед Гарфилд — двухметровый парень в подтяжках и с добрым нравом, металлисты Мэггот и Лысый, которые всегда могли договориться с вахтершей и вписать у себя в общаге, если ночью ты опоздал в свою общагу, Леха Васильев — деклассированный сэдбой без никнейма с книгами по философии, и Мутант, он же Кирилл, у которого все заказывали сопромат. Почти все были из семей заводчан — самарских или тольяттинских. Мы бухали, пели под гитару, до пандемии ездили на «Метафест» и Грушинский фестиваль, ходили через весь город ночевать на Металлург и Безымянку, воняли перегаром на спящих родителей, теряли кроссовки в слэмах на рок-концертах в «Подвале» и воровали пиво, если совсем не было денег. И все что-то постоянно играли, рисовали или писали. Мне тоже захотелось. Любимыми нашими местами были заброшка, двор за торговым центром «Русь», «пушка» — сквер Пушкина с видом на Волгу и «сипа» — так называли фонтаны на остановке «Площадь героев XXI армии». Власти давно прогоняли людей, но они все равно почему-то оказывались на улице. На «пушке» десятилетиями обитали неформалы своего времени: в семидесятые это были хиппи и интеллигенты, менявшие гитары на редкие советские издания Кафки, позже — геи и лесбиянки позднего СССР, тайно встречавшиеся у памятника Пушкину, чтобы потом направиться в общественные туалеты на площади Куйбышева и украдкой заняться сексом («пушка» до сих пор осталась местом свиданий лесбиянок), в нулевые это были эмо и готы, а в 2017-м — мы, которые были всеми сразу и в сущности никем. На «сипе» пить было нельзя. И долго сидеть там было не очень приятно, потому что ходит полиция, но мы все равно шли по традиции, существовавшей до нас. Мне рассказывали, что ещё несколько лет назад тут могли собирать сотни людей: анимешники, скейтер, альтернативные, вэдэвэшники со своими омовениями в фонтанах, но это закончилось. То же самое стало с «сампло» — Самарской площадью. Чтобы скейтер не катались перед домом правительства, площадь уложили плитами, между ними — рубцы, и больше никто не мог кататься.
Но мы упорно шли на наши площади.
У Гарфилда был прикол — целоваться с Мутантом в трамваях и провоцировать гопников на драку. Зидан и Вольха любили рисовать под Rammstein и расписали портретами музыкантов целую комнату на заброшке — нашу комнату. Мутант выращивал в шкафу гидропонику в тайне от родителей, накуривался и читал Теренса Маккену, мечтая о психоделической революции, решал сопромат и проектировал двигатели летательных аппаратов, а меня просто все называли умным. Однажды, когда мы накурились, я им аутнулся и был счастлив, услышав от каждого «ок».
— Мы все тут странные, — сказала Зидан и показала вырезанную на руке звезду.
— Андрюх, будут проблемы — фирма приедет, — сказал Гарфилд.
— Ты не удивлен? — спросил я его.
— Ты нормальный, — ответил он.
И мы пошли курить дальше.
Моим первым сексуальным партнером стал случайный парень
Когда я ехал в маршрутке, мне казалось, что абсолютно все знают, чем я только что занимался. Я приехал в общагу, зашел в душ и тер себя мочалкой так долго, что кожа стала красной. Но через месяц я снова поехал к первому встречному и мне всегда было больно и муторно. Мои парни писали снова и снова, но я никогда не отвечал тем, с кем однажды трахался.
Иногда мама звонила и говорила, что очень скучает. Иногда я приезжал в Тольятти и она везла меня в ресторан — тот самый, за городом, в сторону Самары, который мы так любили раньше. Мы ели деликатесы до отвала, потом ехали закупаться одеждой в «Вегу» и полночи катались по ночному Тольятти. Нам было весело и я видел, что она меня любит. Про друзей я ей не рассказывал. Я понимал, что она скажет что-то вроде «друзья нужны только перспективные». Сама друзей она никогда не имела. А я смотрел на нее и понимал, что если бы она не застряла в броне из железобетона, она была бы очень прикольная, и мы очень похожи. Однажды я заплел ей косы по всей голове, как у рейверши, а она сделала яркий макияж и мы поехали кататься по ночному городу на большой скорости под радио «Рекорд». Она любила выезжать за город, включать радио и разгоняться. Нам было весело. Она говорила: в жизни нужно быть свободным и чувствовать драйв. А потом все снова становилось обычно и душно.
Так продолжалось четыре года. А весной двадцать первого, в мой последний год в универе, мать уехала в деревню насовсем. И все эти годы были похожи на один долгий месяц.
В конце четвертого курса я познакомился с Матвеем. Он зашел вместе с Лешей Васильевым. Хотя был март, Мэт выглядел так, словно только что вернулись с пляжа: темные очки, желтые шорты с нарисованными акулами, белая майка и кепка с вышитой синей елкой, как у Диппера из «Гравити Фоллс». «Ты в туалете что ли переоделся?», — подумал я. Он не вписывался в пространство курилки — закопченной комнаты с разрисованными кафельными стенами бывшего туалета. Леха курил, а Матвей — нет. Он посмотрел на меня, я — на него, и потом он вышел.
Вечером он поставил мне лайк «Вконтакте», а я ему. На аватарке — Матвей в темных очках, вскидывающий руки вверх на фоне ядерного взрыва. Оказалось, что мы оба на последнем курсе, ему двадцать два, а родной город — Голливуд.
Я написал Лехе и спросил, откуда он знает Матвея, а Леха ответил: «Я во второй раз понизился на курс и он мой новый одногруппник». А еще, что теперь они вместе живут в общаге.
Мы начали переписываться и он сказал, что я похож на Тома Фелтона, который играл Драко Малфоя. «У тебя импортное лицо», — он сказал. Я сразу сообразил, что Матвей мечтатель не меньше, чем я. Выяснилось, что Мэт тоже из Тольятти, так же случайно оказался в универе, но на инженерном факультете, и просто хотел свалить от родителей, каких-то там сокращенных и стремительно беднеющих сотрудников «Автоваза». Он ставил мне лайки и слал тиктоки с Леди Гагой, а я слал ему шуточные песни гей-скинхедов. Он не понимал, но смеялся.
МАТВЕЙ. 20.16. Сперва не узнал тебя)
МАТВЕЙ. 20.16. По аватарке.
АНДРЕЙ. 20.16. А, да, я тут нормкорный мальчик.
МАТВЕЙ. 20.16. Нашел тебя в инсте, а ты не отвечаешь.
АНДРЕЙ. 20.16. Не видел че-то.
МАТВЕЙ. 20.16. Блин ну как.
МАТВЕЙ. 20.17. Во.
Матвей прислал скриншот из директа инстаграма, где он пишет Тому Фелтону: «Тимон, привет! Часто думаю о тебе и Эммке Уотсон. Нехорошая она женщина, хитрая. Разведет и бросит. Братишка, приезжай к нам на Волгу. Шашлыки пожарим, видосы посмотрим. На речку сходим, почище вашей Темзы, вы там рек нормальных не видели в Лондоне. Плавки свои дам, не понравится на рынке купим тебе. Откромить тебя надо, твоя готовить не умеет. Манда худая. Или давай я к тебе, ты чисто на бенз закинь, пивасик с меня».
АНДРЕЙ. 20.18. АААААААААААА!
АНДРЕЙ. 20.18. Ну наконец мне напомнили, как меня звать.
АНДРЕЙ. 20.18. Почему ты так странно выглядел?
МАТВЕЙ. 20.18. Переоделся в толчке. Я шорты под штаны надел.
АНДРЕЙ. 20.18. Бля. Да. Я так и думал. Охуенно.
МАТВЕЙ. 20.18. Мне тоже нравится. Обыденное слишком пиздецовое.
МАТВЕЙ. 20.19. У тебя мем с Шульман!
АНДРЕЙ. 20.19. Ты ее знаешь?
МАТВЕЙ. 20.19. Я думал я один ее знаю. Мне даже порносон с ней снился. Первый раз с женщиной.