Спрингфилд
Шрифт:
МАТВЕЙ. 02.24. Оу. Круто.
МАТВЕЙ. 02.24. Я где-то есть.
АНДРЕЙ. 02.24. Типа ищу себя. Зацени.
АНДРЕЙ. 02.24. ОЛДСПАЙС
Моя подушка в общаге пахнет «Олдспайсом»
Молодым мужиком
И пивом,
Спизженным в «Перекрестке».
Раньше она пахла сыростью и дешёвой хлоркой.
Любой другой молодой мужик
Потом
Будет как я спать на нарах лучшего вуза Богом Хранимой
Тереть ладошку об казенные простыни
Вспоминать как из Библии любимые сценки с «Порнхаба»
Дрочить и думать как побыстрей
Порошок стоит у стенки «Би Макс»
Би не би поймал еби
Такая вот радость
Нахуя и зачем
Как сказал мой любимый бой.
Любой молодой российский мужик
Пахнет надеждой и сырой землей
И горячей лампой накаливания
Об неё прикуривают в тюрьме
Встают на табуретку
Ждут
И однажды все получается.
Любой российский мужик родился в тюрьме
И с детства он смотрит на лампу накаливания
И понимает
Что лампы накаливания сильно проигрывают аргоновым
Что они существенно хуже
Но в целом это как бы неважно.
Он спускает пар
Ладится на бок
И про себя повторяет смешные заветы отцов
Любимые сцены из «Камеди клаба»
Пахнет «Олдспайсом»
Спизженным криминальным
И наверное так и положено
И наверное так и нужно
Андрей смотрит на лампочку.
МАТВЕЙ. 02.25. У меня в голове зазвучал бит «Кровостока». Мощно. Про меня.
АНДРЕЙ. 02.26. Да, про тебя.
МАТВЕЙ. 02.26. Я не понял про лампы.
АНДРЕЙ. 02.26. Я тоже.
МАТВЕЙ. 02.26. Ты талантливый.
МАТВЕЙ. 02.26. Стоп.
МАТВЕЙ. 02.26. Ты дрочишь в кровати общаги?
АНДРЕЙ. 02.27. Соседи съебались на родину.
МАТВЕЙ. 02.27. Кулачное право дрочки. Дрочить — это святое. Нам нужны специальные дрочильные комнаты.
АНДРЕЙ. 02.27. Со специально обученными волонтерами.
МАТВЕЙ. 02.27. Не. Это уже блядство.
АНДРЕЙ. 02.27. Но можно было бы. Экстренная сексуальная помощь.
МАТВЕЙ. 02.27. Кто бы мне подрочил.
АНДРЕЙ. 02.27. Я.
МАТВЕЙ. 02.27. Ты назвал меня своим боем. Мне приятно. Не так грустно.
АНДРЕЙ. 02.27. Почему тебе грустно?
МАТВЕЙ. 02.28. (мем с Леонардо ДиКаприо в фильме «Джанго освобожденный» и подписью «А хуй его знает?»).
МАТВЕЙ. 02.29.
Стипуху задерживают. Людей на митингах задерживают. Вахтерши на вахте задерживают. Преподаватели после пары задерживают. Друзья возврат долгов задерживают. Конец пандемии задерживают. Будущее задерживают.
Я опубликовал стихотворение на странице. На следующий день он написал мне.
МАТВЕЙ. 10.28. Андрей?
АНДРЕЙ. 10.28. Тут.
МАТВЕЙ. 10.29. Я хочу кое-что сказать.
АНДРЕЙ. 10.29. Говори.
МАТВЕЙ. 10.29. ? ??? ????
МАТВЕЙ. 10.29. Это слоговая азбука чероки.
МАТВЕЙ. 10.29. Не могу прямо сказать. Открой википедию.
МАТВЕЙ. 10.29. Эта идея пришла мне в долине Чероки.
Я открыл статью про азбуку чероки и расшифровал, что там написано «Я лудлу Андэя». Я ответил «? ??? ???» — «Я лудлу Матэвэя». Он поставил это в статус, я тоже.
МАТВЕЙ. 10.45. Блин. Ты опубликовал.
АНДРЕЙ. 10.45. А что?
МАТВЕЙ. 10.45.
МАТВЕЙ. 10.45 И потом шьют экстремизм.
МАТВЕЙ.10.45. И наших отчисляют, если они говорят, что им что-то не нравится?
МАТВЕЙ. 10.45. Удали текст. Он хороший, но нет. Накликаешь.
МАТВЕЙ. 10.45. Универы стали казармой.
АНДРЕЙ. 10.46. Оставлю. Ты преувеличиваешь страхи.
АНДРЕЙ. 10.46. Это моя страница. Там нет ничего такого.
МАТВЕЙ. 10.46. Как знаешь.
МАТВЕЙ. 10.46. Если тебя посадят, я буду сдавать кровь и приносить тебе KFC.
АНДРЕЙ. 10.46. Не болтай.
МАТВЕЙ. 10.46. Лан. Не думай что я трус.
МАТВЕЙ. 10.46. Я просто реально переживаю.
ГЛАВА 4
Мать наказала мне приезжать каждые свободные дни в Тольятти и продавать наше имущество. Таких дней было много, потому что учеба почти закончилась. Мэт тоже много времени проводил в Тольятти, потому что так нам было дешевле.
Лишь однажды Матвей пригласил меня к себе домой. Я сказал, что принесу ему книжку Нила Геймана и сказал, что он очень классный автор и должен ему понравиться.
— Хорошо, — сказал Матвей, — а я покажу тебе сковородку из чайника.
Он разобрал электрический чайник, который треснул и протекал, присоединил ручку с выключателем ко дну, и по нажатию кнопки «сковородка» начинала нагреваться. Я попробовал пожарить на ней яйцо, но оно сгорело за десять секунд. Матвей расстроился и сказал, что как всегда сделал бесполезную хрень, а я удивился тому, как он вообще до этого додумался. Мне снова захотелось сделать что-то прикольное. Я увидел отрезанный верх железного чайника с открытой верхней крышкой, поставил его на голову Матвея, как корону, и, поддерживая обрезку рукой, сказал:
— Это корона. Мэт, нарекаю тебя королем Калифорнии, долины Чероки и административного округа города Тольятти.
— Блин, режет.
Чайник упал с головы, Мэт потёр лоб.
— Колючка-ебучка, — сказал он.
— Почему ты меня не зовешь? — спросил я его.
— Мне стыдно, — ответил он. — Я никогда не водил друзей домой.
Родители Матвея раньше работали инженерами на Автовазе, но несколько лет назад отца сократили, а мать перевели на полставки. Я представил, как она приходит с работы в обед, готовит простую русскую еду, потом садится в аккуратно подобранной одежде на белый обсыпавшийся диван из перламутрового кожзама, отдыхает полчасика, смотрит «Великолепный век», представляет себя царицей Хюррем, наслаждается шелком, золотом, красотой далёкой империи, а потом уходит на вторую работу в ночной магазин. И как отец сидит на маленькой кухне, пьёт и тоже смотрит свой маленький телевизор. У мамы золото, а у папы очередная война и все против нас. Смотрит и злится. Пьет и ругает Америку. Представляет себя сильной рукой. Питается водкой и злостью. Наливает богу войну. Он одерживает очередную победу и ищет вторую бутылку. Матвей сидит в своей комнате и забивает звуки войны меланхоличными инди-рокерам, сочиненными где-то в Америке на тёплых равнинах среднего запада. И каждый живет в своей сочиненной стране.