Спроси свою совесть
Шрифт:
И поспешно отошел.
Глядя в его удаляющуюся спину, Владимир Кириллович задумчиво покачал головой. Нет, определённо с пареньком что-то неладное творится, смутно у него на душе. Что же делать? На откровенную беседу он не пойдёт, это ясно. Сходить ещё раз к нему домой, побеседовать с родителями? Вряд ли что там узнаешь!
Владимир Кириллович вспомнил мать Курочкина и усмехнулся. Да, на откровение её, пожалуй, ещё труднее вызвать, чем сына. Но сходить всё равно надо. Только когда? Нужно выкроить не пятнадцать-двадцать минут, а часа два минимум. А дни и так заполнены до отказа. Сегодня вечером
Да, но время, время! Впрочем, между сменами у него есть свободные тридцать минут. Правда, обычно он в это время обедает в школьном буфете, но на сей раз интересами желудка придётся пожертвовать.
— Ирина! — окликнул он проходившую мимо Саенко. — Нельзя ли сегодня после уроков собрать комсомольское бюро?
— Ой, Владимир Кириллович, — вздохнула Ирина, — сегодня у нас шесть уроков, а завтра все уроки трудные, просто некогда готовиться!
— Ничего, это не надолго, минут на десять.
— Если на десять, то можно. А с какими вопросами?
— Посоветоваться мне с вами нужно.
— Хорошо, после уроков соберу.
Бюро собралось в спортивном зале, больше свободных комнат не было. Вторая смена уже заполнила шумным потоком все коридоры, классы и кабинеты.
Когда Владимир Кириллович вместе с Ириной вошёл в зал, Иван Сергеев на брусьях «показывал класс работы». Увидев вошедших, он неловко, мешком, свалился на маты. Ирина только сердито повела бровями в его сторону, и Сергеев смутился ещё больше. Это не ускользнуло от Владимира Кирилловича. Он давно уже заметил, что этих симпатичных ему ребят соединяет чувство большее, нежели простая дружба, и в душе радовался за них.
— Начнём? — полуспрашивая, полуутверждая сказала Ирина. — Рассаживайтесь, ребята!
Владимир Кириллович немного помолчал, дожидаясь, когда ребята усядутся на стоящую у стены скамейку, потом глубоко вздохнул, словно собирался нырнуть в воду, и только тогда негромко проговорил:
— У меня к вам, ребята, один вопрос. Не кажется ли вам, что с Курочкиным творится неладное?
Все молча переглянулись и, как по команде, опустили глаза. Вопрос был неожиданным.
— Тогда нужно было бы самого Курочкина оставить, — неуверенно произнесла Ирина. — А то неудобно как-то без него о нём говорить. Вот и в комсомольском Уставе записано…
— Устав я знаю, — спокойно остановил её Владимир Кириллович, — и нарушать его не собираюсь. Но все случаи жизни в Устав не втиснешь. Тем более, что мы собрались не обсуждать Курочкина и не сплетничать о нём. Просто, я думаю, мы поговорим о том, чем и как помочь члену вашего коллектива, вашему товарищу.
Все снова молча переглянулись.
«Не скажут, —
— В этом деле никто другой ничем помочь не может! — выпалил вдруг Толька Коротков.
— То есть? — повернулся к нему Владимир Кириллович.
— Влюбился он неудачно, вот и вся причина. Осечка у него на этот раз вышла.
Владимир Кириллович облегченно вздохнул. От сердца немного отлегло. Теперь ему стало понятным и молчание ребят: обычно в сердечных делах они очень щепетильны и не любят пускать взрослых в свои тайны.
Ну что ж, с Курочкиным проясняется, любовь без взаимности может вызвать некоторую душевную депрессию, но в таком возрасте, да ещё у людей с таким непостоянным характером, как у Курочкина, она обычно проходит без особых последствий. Но только ли в этом причина?
Он задал этот вопрос вслух.
— Толька верно сказал, — заговорил Сергеев. — С тех пор, как Женька… это самое… с тех пор, как это с ним случилось, он здорово переменился. Мы с Ирой один раз…
Он хотел сказать: «Даже поругались из-за этого», но, перехватив сердитый взгляд Ирины, вовремя спохватился и исправился:
— Мы с Ирой один раз об этом уже говорили.
Главное было сказано, и все с облегчением заговорили, перебивая друг друга.
— Ничего, пройдёт!
— От этого не умирают.
— Первый раз ему, что ли?
— Ребята, ребята, как вам не стыдно! — останавливала Ирина. — Сплетничаете, словно кумушки на кухне коммунальной квартиры!
Владимир Кириллович с улыбкой наблюдал за ними. Нет, всё-таки какой они замечательный народ!
А к Курочкину домой он всё же сходит. Только, если ребята правильно назвали причину, вряд ли он там чего-нибудь добьётся.
Так оно и получилось. Эльвира Петровна встретила его довольно неприязненно и на все его вопросы отвечала, что у них в семье всё в порядке, что ничего особенного в поведении своего сына она не замечает, и вообще пусть учителя больше беспокоятся за других детей, а за воспитание своего сына она сама может ответить.
Этим и закончился его визит.
Недели две Женька избегал встреч с Мишкой. А когда они всё-таки снова встретились, он, к своему удивлению, не только не испугался, но даже обрадовался. И снова начались вечерние выпивки и разговоры о том, что можно без большого труда взять в один вечер немалые деньги.
Первое время Женька старался избегать таких разговоров.
Говорил больше Мишка, Васька слушал и поддакивал, а Женька помалкивал. Но постепенно он привык и тоже начал поддакивать, как Васька. Больше всего он боялся, как бы его не обвинили в отсутствии смелости, а Мишка как раз на это и делал упор.
— Эх, кабы у вас духу хватило, мы бы с вами такие дела обделывали! В коньяке бы купались и шампанским запивали бы!
Мечта о ванне из коньяка нисколько не трогала Женьку, но упрёки в трусости он воспринимал болезненно. Кроме того, и с деньгами было туговато. Выпивали они, чаще всего, на Женькин счёт, и денег, которые ему давала мать на карманные расходы, не хватало, да и надоело быть от неё в постоянной зависимости. Поэтому однажды, когда Мишка снова завёл разговор о смелости и трусости, Женька оборвал его: