Средь бала лжи

Сафонова Евгения

— Но тайное всегда становится явным. Или ты об этом не слышал? — горечь захлёстывала её с головой. — А как же твоё обещание, что ты больше никогда не будешь мне лгать?

— Это была последняя ложь, клянусь. Последняя ложь в моей жизни.

— Я думала, ты не станешь ломать сознание того, кого любишь. Но если ты сломал её сознание, что мешает тебе сломать моё? — Таша взметнула ресницы кверху, заглянув в серые сейчас глаза. — Я ведь помню, как мы встретились. Помню, как ты заставил меня забывать маму, Лив… как быстро я привязалась к тебе. Как

готова была пойти за тобой на край света. Странно, правда? Странно… но одна вещь поставит всё на свои места. И, думаю, она же объяснит твоё нежелание рассказывать мне о старых привычках.

Он молчал. Лишь смотрел на неё с обречённостью.

Таша уже знала, как всё будет, но странное чувство фатальности происходящего не давало ей остановиться на полпути.

— Ответь мне. Ты заставлял меня… полюбить себя?

— Я сражался ради тебя, — проговорил Арон. — Убивал ради тебя. Побеждал смерть — ради тебя. Ради тебя я бы отдал свою жизнь.

— Отвечай.

— Таша, я люблю тебя. Разве это не главное?

— Отвечай, — свистящим шёпотом повторила она.

Он стиснул пальцами подлокотник.

И тихо, очень тихо ответил:

— Да.

Какое-то время в комнате царила тишина и бездвижность. Лишь пылинки жёлтыми искрами парили в солнечных лучах, косо сочившихся сквозь высокое окно.

Затем Таша откинулась на подушку — почти спокойно.

— Ты любишь не меня, а призрак той, что умерла сотни лет назад. Это, знаешь ли, две большие разницы. А я тебя не люблю… больше, — голос её был суше витавшей в воздухе пыли. — Да, ты спас мне жизнь, и неоднократно, и я благодарна тебе за это. Но смерть, пожалуй, предпочтительнее участи куклы одного из вас. Моя жизнь сломана из-за тебя в той же мере, что из-за него. Ты не меньший эгоист, чем твой когда-то любимый братец.

— Ты не…

— О, нет, Арон. Я — твоя кукла. В той же степени, что и его. Только игрушкам не дают выбора, любить хозяина или нет. — Таша снова закрыла глаза. — Уходи.

И услышала, как он застыл.

— Таша…

— Я сказала, уходи. Я в безопасности. Те, кого я хотела защитить, живы. Король о нас позаботится. С дальнейшими проблемами я как-нибудь разберусь без тебя. Разобралась же с этой.

— Тебе нельзя здесь оставаться! Таша, если ты думаешь, что в безопасности, ты ошибаешься — он…

— Уходи. Ты когда-то говорил, что уйдёшь, когда я этого захочу. Когда ты уйдёшь, всё сразу встанет на свои места — я уверена. Когда он поймёт, что тебя больше нет в моей жизни, продолжать игру станет неинтересно. Этого, думаю, он и добивался. Да и… даже если он меня достанет… не так уж с ним и плохо. — Таша рассмеялась, не понимая, кого больше ранит этими словами: его или себя. — Смогла же я его полюбить, когда он был в теле Алексаса. И по доброй воле, кажется.

—

Это его природа — очаровывать, — голос амадэя резал сталью: он никогда не разговаривал так с ней. — Ты не могла его полюбить.

— Но из вас двоих, кажется, только он не заставлял девушку полюбить и разлюбить кого-то.

Таша почти чувствовала взгляд, ощупывающий её лицо. Желающий запомнить, зарисовать, оттиснуть в памяти…

Потом услышала, как Арон встал.

— Я был неправ.

Таша не ответила. Знала: он продолжит и так.

— Победитель — не ты. Он. Он действительно добился, чего хотел… того, что обещал мне вечность назад. — Она услышала шёлковый шелест его фортэньи: амадэй шагнул к кровати. — Он отнял у меня тебя.

И в этом не виноват никто, кроме тебя самого, сказала Таша.

Но произнести это вслух так и не решилась.

— Прощай. — Арон дотронулся до её лба сухими губами. — Если когда-нибудь я буду нужен тебе, позови. Думаю, он не запретит мне прийти. Это ведь будет так… интересно.

Вот сейчас: открыть глаза, схватить его за руку и удержать. Того, кто сражался, убивал и побеждал смерть — ради неё. Того, кто на несколько месяцев вернул ей украденное детство. Того, кто любил её, или не её, а ту, кого видел в ней; того, кого она любила — или ей казалось, что любила, неважно…

Но всё дело было в том, что это — важно.

И поэтому Таша так и не открыла глаза.

Тихий стук двери оповестил её о том, что всё кончено. Тогда Таша наконец позволила себе посмотреть вверх: чувствуя, как слёзы обжигают щёки, ощущая на месте сердца такую холодную и чужеродную пустоту, словно меч Зельды всё ещё был в её груди.

И уже знала, что за смерть от этого меча — вторую свою смерть — она заплатила крыльями.

* * *

За время его отсутствия в кабинете ничего не изменилось. Пустынную келью тьмы и вечного одиночества неверно освещало каминное пламя, на столике подле робко потрескивавшей свечи темнела пыльная бутыль. Оранжевый свет играл в гранях двух пустых бокалов.

Он сидел в кресле, наблюдая, как Альдрем методично подбрасывает в огонь щепки. Сплетя ладони, рассеянно вертя большими пальцами — одним вокруг другого.

— Хозяин, вы в порядке? — отряхнув руки в перчатках, деликатно спросил слуга.

— Я бываю в беспорядке?

— Нет. Но с тех пор, как вы вернулись, вы определённо пребываете не в обычном своём порядке.

Он посмотрел на пустые бокалы и пламя свечи.

— Эти дни дались мне труднее, чем я думал. Мне казалось, вспомнить себя тысячелетней давности будет несложно.

— А оказалось?

— Оказалось, тогда я куда лучше помнил, что такое боль.

Альдрем медленно выпрямился.