Средь бала лжи
Шрифт:
И остановилась.
— Лив…
Конечно, для подобного разговора это было не лучшее время и не лучшее место. Но Таша так устала от лжи, что хотела покончить с ней раз и навсегда.
Со своей собственной — в том числе.
— Лив… мама и правда не вернётся.
Она поймала взгляд Джеми: мальчишка смотрел на неё с затаённым ужасом, отчаянно мотая головой.
Плевать.
Так, как кутали её саму.
— Не вернётся?..
Присев на корточки, Таша перехватила руки сестры, сжав маленькие ладошки в своих:
— Нет.
— Почему?!
Не отвести взгляд стоило Таше неимоверных усилий.
— Потому что…
…скажи ей, шепнул голос девушки в чёрном. Скажи жестокую правду, которую она должна знать.
— Потому что она…
…скажи…
— …мертва. — Таша смолкла, смиряясь со звучанием собственного голоса. — Маму убил…
— Врёшь!
Лив отшатнулась — отчаянно пытаясь вырвать руки из пальцев сестры.
— Я не хотела тебе говорить. Но однажды ты бы всё равно поняла, и всё было бы только хуже. — Таша потянулась обнять сестру: Лив увернулась. — Я знаю, это…
— Она не могла умереть! Не могла! Она… она же была хорошей, она…
— Хорошие люди тоже часто умирают, Лив. — Таша сглотнула ком, тяжестью возникший в горле. — Мне бы тоже хотелось, чтобы это было не так.
Как жаль, что эту простую и очень печальную истину она сама поняла непростительно поздно.
— Она сейчас на небесах с папой. — Только не с твоим, с горечью добавила Таша про себя. Но этого я всё же пока не могу тебе рассказать. — Думаю, она счастлива.
Сестра смотрела на неё широко открытыми, на спелые вишни походящими глазами — и Таша впервые поняла, как они похожи на мамины.
— Значит… ты врала мне? — прошептала Лив. — Всё это время ты мне врала, а ты… — она даже как-то испуганно покосилась на Джеми, — ты знал?
На веснушчатом лице мальчишки застыло печально-совестливое выражение.
Лив отступила на шаг, и Таша сама разжала пальцы — такой ужас был написан на детском лице.
— И вы мне врали… вы, вы оба! А я думала, хоть вы… никогда не станете…
Всхлипнув, девочка устремилась прочь: вперёд по белому коридору.
— Лив!
Когда
— Ненавижу! — в крике звенела недетская злоба. — Ненавижу тебя! Не хочу тебя видеть, никого из вас! Ненавижу, ненавижу, нена…
Захлебнувшись воздухом, Лив побежала дальше — а Таша следила за ней, пока сестра не скрылась за углом, свернув в одну из дворцовых зал, дававшую начало бесконечной анфиладе.
— Она несерьёзно, — тихо сказал Джеми, взяв Ташу за руку. — Просто сейчас лучше её не трогать. А она поймёт… потом. Ты же хотела как лучше.
— Да. — Чувствуя бесконечную усталость, она шагнула вперёд: зал суда ждал их в конце коридора. — Хотела.
Как они дошли до этого? Когда успели погрязнуть во лжи так глубоко, что ложь стала частью их самих? Потому сейчас так больно её разрывать — ведь вместе с ней ты уничтожаешь себя. Свою веру. Свои надежды.
Почему всё так сложно? Почему зло бывает не совсем злым, а добро не совсем добрым? Белое не всегда белым, как и чёрное чёрным? Как просто было бы существовать в мире однозначных понятий: мире, где не существует сомнений в своей правоте, где не надо жертвовать одним ради другого…
Это и было просто. Пока её не заставили понять, что существует другой мир.
Мир, в котором она живёт.
— Никогда не лги мне, хорошо? — Таша стиснула ладонь единственного человека, который остался подле неё: отчаянно надеясь, что он будет подле неё всегда. — Никогда. Ни в чём.
— А ты мне, — серьёзно ответил Джеми.
Таша помолчала.
Сможет ли однажды она сказать ему, что произошло в эти выпавшие из его жизни дни? Что было между ней и тем, кого она воспринимала как Алексаса — с частичкой его, Джеми, в глубине их слившейся души?
Что на пару ужасных, отвратительных, непозволительных мгновений Таша позволила себе смириться, что он никогда не вернётся?..
— Клянусь, — тихо произнесла она.
Сможет. Не прямо сейчас, но сможет.
Она ведь так устала лгать…
— Клянусь, — эхом откликнулся Джеми.
Таша крепче сжала его пальцы — хотя крепче, казалось, уже невозможно, — и по зелёной дорожке они вместе направились к открытым белоснежным дверям, за которыми уже шумели нетерпеливые придворные.
— Морли-малэн?..
Услышав негромкий голос, прозвучавший со стороны оставленной позади лестницы, ребята обернулись — и Джеми, сглотнув, застыл каменным изваянием.