Средь бала лжи
Шрифт:
— Там, где речь идёт о её жизни, я не дам себя победить.
Альв взглянул в глаза своего ученика. Странно тёмные, поразительно серьёзные.
Качнув головой, вновь затянулся.
— Ты глупый упрямый мальчишка, — выдохнул он со следующей струйкой дыма, и в голосе его просквозил едва заметный намёк на одобрение. — Маленький, глупый, упрямый мальчишка. — Какое-то время Герланд грыз трубку. — Но если с вами пойдёт кто-то не столь маленький, глупый и упрямый…
—
Алексас настороженно вскинул голову, будто прислушивался к чему-то.
Одним прыжком оказался в углу: там, где лежала его сабля.
— Я ничего не слышу, — испуганно произнесла Таша, мигом напрягая слух.
— Ты и не можешь. Это не здесь. — Встав посреди комнаты, Алексас стремительным движением очертил кончиком сабли сияющий круг на ковре. — Это твой деревенщина.
— Гаст?! На него напали?..
Её рыцарь уже не ответил: шагнул в круг, расчеркнул воздух серебристым лезвием, вырисовывая в воздухе руны, — и Таше пришлось заслонить глаза рукой, когда в его свободной руке вспыхнул ослепительной белизной шар света.
— Я скоро, — коротко бросил Алексас, прежде чем прибавить шёпотом пару слов.
Шар разросся до размеров кокона, заставив Ташу зажмуриться. Когда же перед закрытыми веками поплыли в черноте цветные круги, и она осмелилась открыть глаза, Алексаса уже не было: лишь чернел на ковре выжженный круг да мерзко пахло палёной шерстью.
— Куда это он? — скучающе осведомился Герланд.
— Моего друга выручать, — кратко пояснила Таша, сгребая с пола светлые волосы. — Он работал в мастерской у того, кто сделал чашу.
Эх, волосы, волосы…
Альв равнодушно наблюдал, как Таша сворачивает остриженные кудри в большой ком, чтобы закутать его в мокрое полотенце.
— Избавься от них. Сожги, — лениво посоветовал он. — Ты уже имела возможность понять, что может сделать колдун, владея всего одной прядью твоих волос.
— Алексас сожжёт. — Таша пихнула готовый кулёк на кровать, рядом с подушкой. — Вы сами отключитесь или как?
Герланд только усмехнулся. Глядя на неё, затянулся. Медленно выдохнул.
Интересно, табак снова вишнёвый?..
Таша поправила полотенце: взгляд альва заставлял её чувствовать себя крайне неуютно. Под таким взглядом начнёшь оправлять даже шикарное платье с горлом и юбкой до пола, не то что кусок махровой ткани, кое-как обмотанный вокруг туловища.
— Мне нужно переодеться, — вскинув подбородок, холодно проговорила она. — Была бы крайне признательна вам, Герланд-энтаро, если бы вы…
— Береги его.
Таша моргнула: удивлённая как словами, так и тоном, которым они были произнесены.
—
— Ты ведь не понимаешь, что с ним происходит, — почти проникновенно продолжил альв. — Тебе кажется, что Алексас исчез вместе с Джеми, а на его место пришёл кто-то другой. Кто-то чужой, взрослый, жёсткий… незнакомый.
— Откуда вы знаете? — только и смогла вымолвить она.
— За сотни лет жизни учишься ставить себя на место других. — Герланд аккуратно отложил трубку в сторону. — А теперь слушай меня. Ты не должна в нём сомневаться. И тем более не должна показывать ему, что ты в нём сомневаешься.
— Почему? Что с ним…
— Ты знаешь, что такое любить младшего брата. Сестру — в твоём случае. Что значит быть готовым ради него на всё. Так ты любишь свою Лив. Так Алексас любил Джеми. — Глядя ей в глаза, альв сложил ладони в молитвенном жесте. — Теперь представь себе, что Алексас должен чувствовать, потеряв его.
Ей не надо было представлять.
Ей достаточно было вспомнить.
— Я… знаю.
— Прекрасно. А теперь представь, что Алексас должен чувствовать, понимая, что сам его убил.
Это заставило её возмущённо мотнуть головой:
— Но это же не так!
— Знаешь, как заканчивается Двоедушие? — Герланд смотрел на неё пристально, как никогда раньше. — Они борются друг с другом какое-то время. Души, сознания. Но борьба неосознанная: ты не можешь принимать решений, не можешь уступить другому. Выигрывает тот, кто сильнее. Беспристрастный, абсолютный результат. Сильный поглощает слабого. Ничего личного.
Таше вспомнилась разбитая чашка на полу.
— Алексас…
— Да, он выиграл. Он был сильнее. И этим убил Джеми, своего непутёвого маленького братика, за которого он, не задумываясь, отдал бы жизнь. Если б Алексас мог выбирать, он бы ушёл сам — но он не мог выбирать. И поэтому до конца своей жизни он будет винить себя в том, что живёт. Живёт в теле брата, когда-то своей жертвой подарившего ему жизнь.
«Почему Джеми», думала Таша тем вечером, когда после покушения вернулась в Арпагенскую гостиницу; «почему, ведь тело-то его»…
Как она могла быть такой чёрствой? Почему не ставила себя на место Алексаса, не задумывалась о том, что он чувствует?
Почему просто замкнулась в своей наивной вере «Арон всё исправит»?..
— Он обрёл силу, — говорил между тем альв. — Очень большую силу. И человеческая жизнь никогда не являлась для него барьером, через который нельзя переступить. Многие внутренние преграды, которые сдерживали Джеми, у него отсутствуют. Так было даже тогда, когда Джеми был жив. А теперь Алексас легко может снести все барьеры. Всё, что делает человека человеком.