Среди людей
Шрифт:
— Как это неправильный? — обижается парень. — Вы меня от смерти спасли. Я совсем отдавал концы. Ночевали даже один раз у нас. Я-то не помню, у меня жар был, мама рассказывала. — Он помялся. — А теперь вот женюсь. Пришел приглашать на свадьбу. Мама велела, пускай с супругом приходит: у такого, говорит, доктора, наверное, и супруг замечательный…
Приемный покой больницы. Глубокая ночь.
На полу стоят пустые носилки. Парень лет двадцати шагает подле них взад и вперед, держа в руках свернутую комом женскую
В докторском халате быстро вошел Сергей Кумысников.
— Вы привезли больную Лебедеву?
Парень метнулся к нему:
— Я.
— Садитесь. Доктор Кумысников. У нас мало времени. Вы — муж?
Парень кивает. Он так и не сел, а только положил на стул одежду жены.
— У вашей супруги аппендицит, осложнившийся гнойным перитонитом. Операция необходима немедленно, и ее уже готовят. Как хирург, я обязан спросить вашего согласия.
— А Зина согласна?
— К сожалению, в данный момент больная без сознания. Поэтому я и спрашиваю вас.
Пауза. Судорожно глотнув, парень спросил:
— Доктор, это опасно?
— Не стану вас обманывать — вы мужчина. — Кумысников незаметно посмотрел на часы. — Пожалуйста, поскорее.
— Хорошо, — сказал парень. — Согласен. — И добавил просто, без всякого выражения: — Если Зина умрет, я утоплюсь.
Кумысников приоткрыл дверь в соседнюю комнату:
— Сестра, дайте, пожалуйста, товарищу валерьяновых капель. — Обернулся на прощанье к парню: — Я обещаю вам сделать все, что в моих силах. А сейчас идите домой — операция может продлиться долго, ждать вам здесь совершенно бессмысленно. — Еще раз обернулся в соседнюю комнату: — Попрошу вас, сестра, дать товарищу с собой две таблетки элениума, пусть примет перед сном. — Пожал Лебедеву руку. — Утром позвоните в справочное. Будем надеяться на удачный исход.
Парень шагнул вслед за ним.
— Доктор, мне жить без нее невозможно. Это я вам точно говорю…
Послеоперационная палата. У постели больной, на высоких штативах, висят капельницы с глюкозой, с физиологическим раствором; шланги от них ведут к телу оперированной. Пустая, использованная кислородная подушка лежит на табурете. Пожилая медсестра обвязывает марлей горловину второй кислородной подушки.
Кумысников сидит подле больной, измеряя ей давление. Он сидит здесь давно — это видно и по сбитому на сторону галстуку под халатом, по расстегнутому вороту рубахи и по спутанным, выбившимся из-под круглой белой шапочки волосам. Мы впервые видим его в таком расхристанном состоянии.
Что же касается пожилой хирургической медсестры, то это ведь особая порода людей, не столь уж часто встречаемая: сдержанность, собственное достоинство, невозмутимая выдержка в любых, самых острых больничных обстоятельствах, размеренная точность и скупость движений, немногословие и поразительное умение всегда оказываться именно в том месте, где этого требует неотложная срочность положения, — вот какими чертами характера обладает в полной мере та пожилая медсестра,
— Грелку к ногам! — тихо велит Кумысников.
— Я уже положила.
Отогнув в ногах больной одеяло, он пощупал грелку.
— Надо сменить воду.
— Сергей Петрович, я только что налила кипяток.
— А я прошу вас сменить воду! — резко повторяет он.
— Хорошо, — звучит спокойный ответ.
Уже две использованные кислородные подушки лежат на табурете. Резиновую трубку третьей, тоже наполовину опустевшей, Кумысников держит у губ оперированной больной. Медсестра заполняет капельницу кровью для переливания.
Наклонившись к лицу больной и увидев ее открытые глаза, Кумысников спрашивает:
— Зина, вы меня слышите? — Голос его беспокоен. Очевидно, он обращается к ней не впервые, но открытые глаза больной лишены смысла.
— У меня все готово, — говорит медсестра. Кумысников пробует ввести иглу в вену, однако, то ли от волнения, то ли от неопытности, инъекция у него не ладится. Лицо его покрывается крупным потом.
За его спиной раздается все тот же тихий, спокойный голос:
— Позвольте, Сергей Петрович. Обычно это поручается мне.
Он обернулся:
— У нее очень тонкие вены, никак не попасть иглой…
Поднявшись, уступил место медсестре. Она быстро и ловко проделывает все, что нужно. Медленно, едва заметно понижается уровень крови в капельнице.
Счет времени уже давно утерян Кумысниковым. Беспокойство и почти отчаяние сменяются порой на его лице внезапно сверкнувшей надеждой — в конце концов, он еще очень молод, Сережа Кумысников. В этом состоянии он совершенно не умеет ждать в бездействии, и поэтому чаще, чем, может быть, нужно, он щупает пульс больной, измеряет ей давление, возится с кислородом.
Была ночь за окнами палаты, затем разгорелся день, и снова разом ожили уличные фонари.
— Я заварила кофе, — говорит медсестра. — Вам следует сейчас же выпить.
Он покорно идет к столику в углу и, не присаживаясь, пьет.
Медсестра подливает глюкозу в капельницу. Кумысников снова приблизился к постели, наклонился:
— Вы слышите меня, Зина?
— Я ввела ей пантопон. Она, вероятно, спит.
Помедлив, он подошел к медсестре, без надобности потрогал шланг.
— Я вам нагрубил вчера… — тихо произносит Сергей.
— Если бы за тридцать лет работы я обращала внимание на все то, что говорят хирурги… Вы еще сравнительно вежливы, Сергей Петрович. Пойдите в ординаторскую и прилягте. Я позову вас в случае необходимости.
Но он снова опускается на стул у постели больной и в сотый раз щупает ее пульс.
Из дверей поликлиники выходит Надя. Она успевает сделать несколько торопливых шагов — ее нагоняет такси с приоткрытой на ходу дверцей. Сперва машина медленно ползет вдоль тротуара, а когда Надя хочет перейти дорогу через переулок, такси сворачивает в этот переулок и преграждает ей путь.