Срочно нужен гробовщик (Сборник)
Шрифт:
А дышать было действительно нечем, смрад был тяжелый и тошнотворный — как из логова дракона. Услыхав звуки из-за двери справа, он осторожно приоткрыл ее. Комната оказалась неожиданно большой — типичное старинное подсобное помещение, примыкающее к кухне. Предшествующие поколения отличались, как видно, значительными аппетитами. Каменный пол, беленые стены и совершенное отсутствие мебели; кроме сколоченного из грубых досок стола, вделанного в стену, — ничего. На столе — газовая плита, две керосинки и бесконечные разнокалиберные консервные банки, кои, судя по виду, служили кастрюлями.
Мисс Джессика Палинод,
— Входите и закройте, пожалуйста, дверь. Подождите немного, я скоро освобожусь.
Услышав этот ясный, благородный, хорошо поставленный голос, несколько более резкий, чем у старшей сестры, Кампьен вновь ощутил глубокое почтение к этому семейству. И снова пережил тот почти детский испуг, постигший его, когда он разглядывал мисс Джессику в подзорную трубу. Не женщина, а настоящая ведьма, если ведьмы еще существуют.
Теперь, когда она была без своей нелепой картонной шляпки, спутанные волосы ее мягко спадали на плечи, придавая ей даже некое очарование. Он молча стоял и смотрел, как она помешивает свое варево в консервной банке на газовой плите. Когда она вновь заговорила, он с некоторым облегчением понял, что ясновидение здесь ни при чем — просто она приняла его за мистера Коркердейла.
— Мне прекрасно известно, что вам следует нести свою службу в саду. Но мисс Роупер сжалилась и пустила вас в кухню. Давайте договоримся: я не стану выдавать вас, а вы — меня, тем более что я не совершаю ничего предосудительного. Так что ваша совесть, как человеческая, так и профессиональная, может быть совершенно спокойна. Я просто готовлю себе на завтра. Я доходчиво излагаю?
— Не совсем, — ответил Кампьен. Она резко обернулась, окинула его проницательным взглядом, в котором светился так поразивший Кампьена ум, и вновь обратилась к своей жестянке.
— Кто вы?
— Постоялец. Я почувствовал запах и спустился узнать, в чем дело.
— Вас, конечно, никто не предупредил. Ничего удивительного — беспорядок в этом доме просто катастрофический. Впрочем, не важно. Прошу прощения за то, что вас потревожила. Теперь вы увидели, в чем дело, и можете идти спать.
— Не думаю, что мне это удастся, — откровенно ответил Кампьен. — Может, вам помочь?
Она отнеслась к предложению очень серьезно:
— Спасибо, не надо. Всю грубую работу я уже сделала. Я всегда ее делаю в первую очередь. Осталось только помыть посуду. Вот разве что вытрите потом все, если хотите.
Он отказался от этой работы по-детски просто — ничего не ответил. Сочтя свое варево готовым, Джессика сняла с огня консервную банку и выключила газ.
— Это совсем не трудно, а я даже нахожу в этом некое удовольствие, своеобразный отдых. Люди вообще делают проблему из приготовления пищи — для них это или тяжкая скучная работа, или своеобразный ритуал, нечто прямо-таки святое, перед чем все остальное меркнет. Право, смешно. Я просто отдыхаю, когда готовлю, и потому чувствую себя прекрасно.
— Да, это заметно, — откликнулся Кампьен. — Вы в прекрасной форме, и это, конечно, благодаря здоровой пище.
Она вновь поглядела на него и улыбнулась. Улыбка была такая же мягкая и обезоруживающая, какой Кампьена одарил вечером брат мисс Джессики.
— Вы совершенно правы, — сказала она. — Извините, я не предложила вам сесть, хотя, честно говоря, не вижу, что бы здесь могло послужить вам креслом. В дом пришли спартанские времена. Но может быть, это ведро, если его перевернуть вверх дном?
Отказаться от такого предложения было бы непростительной грубостью, и Кампьену пришлось терпеть мучения, которые доставлял острый обод на дне ведра. Тонкий халат служил плохой защитой. Когда Кампьен наконец примостился на своем сиденье, она вновь улыбнулась:
— Позвольте предложить вам чашку крапивного чая. Через минуту он будет готов. Этот напиток ничем не уступает по вкусу парагвайскому чаю и столь же полезен для здоровья.
— Благодарю вас. — Тон Кампьена был много оптимистичнее его настроения. — Но знаете, я все же не совсем понимаю, что вы сейчас делаете.
— Готовлю. — Она рассмеялась звонко, совсем как молодая девушка. — Вам, должно быть, кажется странным, что я, находясь в своем доме, занимаюсь этим по ночам. На то есть веские причины. Вам знакомо имя Герберта Буна?
— Нет.
— Ну, вот видите. И вы не одиноки, это имя вообще мало кто слышал. Я и сама осталась бы в неведении, не купи я у букиниста его книгу. Я прочитала ее, и жизнь моя обрела смысл. Разве не замечательно?
Она явно ожидала ответа, и Кампьен вынужден был издать нечто вроде возгласа удивления. Она пристально глянула на него, и ее странные зеленовато-карие глаза с темным ободком вокруг райка засветились нескрываемой радостью.
— Это просто восхитительно! — продолжала она. — Видите ли, название этой книги на первый взгляд может показаться грубым и пошлым: «Как прожить на шиллинг и шесть пенсов в неделю». Кстати, надо учитывать, что книга вышла в семнадцатом году — цены с тех пор выросли. Но все равно, согласитесь, звучит как сказка!
— Почти невероятно.
— Согласна. Но в том-то и вся прелесть: звучит абсурдно, только если воспринимать в земном плане.
— Как, простите?
— Ну, материалистически, с позиций обыденной жизни. Знаете, какие в ней заголовки: «Вечная радость», «Эволюция творчества», «Цивилизация и ее издержки». Если их понимать так же буквально, как заглавие всей книги, то и они покажутся абсурдными. Впрочем, они таковы и есть. Я это поняла, потому что меня тогда мучил вопрос, как прожить почти без денег. Конечно, прекрасно — иметь интеллект и забавлять его сложными построениями. Но прежде надо позаботиться о том, чтобы он вообще мог существовать.
Кампьен тяжко заерзал на своем ведре. Он чувствовал, что говорит с человеком, интеллектуально выражаясь, находящимся на другом конце некоего туннеля. По сути дела, он и его собеседница стояли друг к другу спиной. А может, он просто, как Алиса, попал в Зазеркалье?
— Все, что вы говорите, — истинная правда, — осторожно начал он. — А сами вы живете по рекомендациям этой книги?
— Не совсем. Бун ведь жил в сельской местности. Ну и, конечно, вкусы его были проще, он был своего рода аскет, чего про меня не скажешь. Боюсь, я все же дочь своей матери.