СССР: вернуться в детство 6
Шрифт:
— А я и не знал. Наугад спросил. Слышал просто, что такая книга есть.
— Понятно. Ну, держи. Шесть дней на прочтение!
— Ясно. Прочитаю.
С «Играми Эндера» я и засел в классной комнате. Сравнить впечатления, тысызыть. В прошлый раз я тоже читал её здесь. И тогда она показалась мне удивительно похожей по ощущениям на мои курсантские будни, только со скидкой на более ранний возраст персонажей. Посмотрим, как оно воспримется теперь…
Читаю я быстро. Успел одолеть треть книги, когда понял, что в кубриках происходит нечто не вполне
На табуретке, трагически протягивая руку в неведомую даль, стоял Санька Ламорев. Он читал нечто лирически-надрывное. Судя по всему, произведение приближалось к своему финалу:
— … А я — любил тебя сильно
За глаза твои синие!
Ты ведь — такая красивая!
В сердце
Своём
Сквозь года
Пронеси меня…
— Во даёт, э! — восхищённо прицокнул Зима. — Чысто Лэрмонтов!
— Да какой он Лермонтов! — не согласился интеллигентный Женька Левченко, за чёткую и выразительную речь получивший кличку Левитан* или коротко — Лёва. — Маяковский — возможно. И ритм такой… похожий.
*Знаменитый диктор,
зачитывавший по радио сводки и объявления
во время Великой Отечественной Войны.
— А ну, стой! — Генка Карась вытащил из тумбочки учебник литературы и пробежался по оглавлению. Подскочил к поэту, всё ещё возвышающемуся на табуретке: — А ну, повернись-ка вот так… А похож, мужики, гляньте! Натурально, Маяковский!
Собрался комитет по сравнению поэта из учебника с поэтом на табуретке. Большинством голосов решили, что похож.
Так Саня Ламорев получил кличку Маяковский, вскоре сократившуюся до Маяка — и короче, и быстрее, да и ростом Саня был выше всех, обогнав к началу октября даже Батона.
Вечерами без телевизора появилось лишнее время на разговоры. Однажды, после сытного, но простого ужина Спица, ставший ещё более соответствующим своей кличке после КМБ, мечтательно сказал:
— Эх, сейчас бы чего-нибудь вкусненького… У нас в Братске уже хорошие заморозки прошли, ранетку прихватило. Расстелешь внизу простынь, тряхнёшь дерево — самые спелые сами валятся! И ешь… Они после мороза такие вкусные-е…
— Э-э-э, што за ранетка-монетка, — не согласился Зима. — У нас знаешь какой сладкий виноград собирают, а? Половина сахар — половина мёд, понял!
— А я груши люблю, — задумчиво сказал Нафаня. — Бабушка у меня под Краснодаром. Там сад. Залезешь на дерево и выбираешь…
— А я люблю лимоны, — неожиданно разбавил всеобщую мечтательность Маяк. — Я однажды съел пять килограммов лимонов!
От этого заявления роту моментально перекосило, словно
— И что? — сморщась, словно пельмень, спросил Карась.
Маяк грустно вздохнул:
— Кончились…
Как мы ржали — хотя не вполне понятно было, над чем: то ли над тоской Маяка по лимонам, то ли над неподдельным ужасом Карася. Пока Левитан не сказал:
— Вместо того, чтоб кошмары рассказывать, ты б лучше песню переделал, поэт. Сил нет уже одно и то же петь.
— А давайте мы вместо марша авиаторов другую споём?! — оживился Третьяк. — Мне брат рассказывал, они в армии пели. Прикольно будет!
— Раз они уже пели, то песня-то не наша получится, — возразил Кипа. — А нам надо неповторимую, сечёшь?
— Вот Маяк сочинит — будет тебе неповторимая, — стоял на своём Третьяк. — А пока эту, временную.
— Ладно, чё там? — вмешался Лёха. — Давай свою прикольную, посмотрим.
И Третьяк не очень музыкально, но с большим энтузиазмом исполнил песню, с которой мы несколько дней ходили в столовую и «гулять» по вечерам:
— У солдата выходной —
Пуговицы в ряд!*
*Основная идея состояла в том, что далее по тексту везде, где возможно, следовало вставлять эти пуговицы:
— Ярче солнечного дня —
Пуговицы в ряд!
Часовые на посту —
Пуговицы в ряд!
Ты проводи нас до ворот,
Все пуговицы в ряд! Все пуговицы в ряд!
Идёт солдат по городу,
По незнакомой улице,
И от улыбок девичьих
Все пуговицы в ряд!
Не обижайтесь, девушки,
Ведь для солдата главное,
Чтобы его любимые
Все пуговицы в ряд!
12. ПОЛЕТЫ МЫСЛЕЙ
МУКИ ТВОРЧЕСТВА
1 — 3 октября
ИВВАИУ
Вовка
Маяк бился над маршем авиаторов два дня и в конце концов признался, что ничего путного, кроме как заменить «нам разум дал стальные руки-крылья» на «стальные руки-крюки», придумать не смог.
— Ну чё, мужики, давайте вместе думать, — призвал роту к сотворчеству комод третьего отделения, Костян.
И все начали думать. И напридумывали такого, что интеллигентный Лёва выступил с решительными возражениями:
— Вы послушайте, что получается! Это выходит, мы дебилы какие-то, что ли? А как мы тогда конкурс прошли? Тридцать два человека на место?