Сталин и литература
Шрифт:
Но вели себя мужественно в отношении этих романов — и ругали их громко, читали вслух и в редакциях и друзьям, чтобы потешить их. Я сама собирала друзей во время отпуска. И мой старый друг Марк Шугал, большой мастер по фотографиям, снял меня в этот момент с журналом "Октябрь"...
Было известно, что Фадеев ненавидел эти романы и Союз писателей не включал их в свои лауреатские списки. И даже старался выбросить из них. Но ежег одно — в ночь премий — были такие ночи, когда Сталин вызывал руководителей, чтобы награждать — он регулярно вставлял Панферова, что бы тот ни написал.
На этот раз речь шла
— Почему плохой?
Фадеев растерялся, но, стараясь найти неопровержимые доводы, ответил:
— Банальный треугольник.
А Сталин его и спроси:
— Разве в жизни не бывает треугольников?
Фадеев замолчал. Панферов и Коптяева торжествовали.
Надо сказать, что Фадеев не был так прост и искал краткой формулы — доступной именно Сталину. Чтобы даже, по-своему, угодить ему. Потому что было известно, что Сталин против разводов и "аморалок" и высокие партийные чины не могли развестись с женой — это накладывало на них мрачную тень. И "заявления жен на мужей" имели большое хождение. Сам Фадеев хорошо испытал это на себе — в собственной семейной жизни. И надо, чтобы именно он подбросил эти слова Сталину. А Сталин, отлично осведомленный о его любовных делах и незаконных детях, прямо в сердце ему пустил свою ядовитую стрелу.
Понял ли что-нибудь при этом Фадеев?
Но сталинские соколы — писатели — много лет глубокомысленно повторяли эту его ничтожно лживую фразу.
Как и другую — сказанную много лет назад, когда Сталин был в гостях у Горького и кто-то из присугствующих там писателей спросил его. что такое социалистический реализм? А он ответил:
— Пишите правду.
Вообще-го многие его примитивные фразы надо читать с обратным знаком — по теории элементарного самовыражения. Но одновременно сталинская фраза — это провокация. И их расшифровывать нужно, погружаясь в историю литературы, в судьбы книг и людей.
14
Были у нас и счастливые концы. Расскажу об одном из них. Год приблизительно 1951-й. Во главе "Литературной газеты" Константин Симонов. Я не работаю в газете, но знаю, что происходит там. И не только там... Потому что в печати, во всех редакциях и издательствах каждый день фабрикуют дела. Головы летят за мнимые ошибки. Того схватили, того посадили, того убили, того запретили. Террор и страх — отупляющий, приглушающий остроту чувств и мыслей. Особенность террора в этом отуплении, в невозможности все понять вместе и объединить в целостную картину террора. Даже у самых умных и честных... При полном понимании смысла каждого отдельного акта террора.
Что творилось с именем Сталина — страшно вспомнить. А он был всюду — на каждой строчке, на каждой странице всех газет, журналов, всей литературы, конечно. И все работники — снизу доверху — должны следить, лазить по полосам, водить пальцем, ручкой,
И вдруг, наперекор всему, молва доносит ужасающую весть: в симоновской "Литературной газете" — страшная ошибка, настоящая ошибка, связанная со Сталиным... На первой странице, в заметке, которая стоит под передовой статьей. Что такое? Что случилось? Симонову, говорят, на этот раз не снести головы. И другим тоже. Известно, что "оттуда" уже звонили, и что будет со всеми — нельзя и представить. Но злорадства, как теперь, нет, сокрушаются и сочувствуют.
А главное — все хватают номер "Литературной газеты" и лихорадочно читают...
Вот она — эта заметка под передовой статьей... Что же это за ошибка? Говорят, что таких ошибок у нас не было никогда! В заметке рассказывается о расцвете города Кутаиси (город я могла запомнить неточно, может быть, и Тбилиси). Одна из первых фраз гласила: "Сюда на заре прошлого столетия приехал товарищ И. В. Сталин".
Это, конечно, открытие в сталинском летосчислении. Потому что, как это точно выяснилось в те дни, Сталин приезжал в Кутаиси, допустим, в 1901 году. А это было на заре нынешнего, двадцатого столетия. А они написали — "на заре прошлого столетия". А заря прошлого столетия начиналась с 1801-го года. И получалось, даже по самым скромным подсчетам, что товарищ Сталин живет на свете сто пятьдесят, сто восемьдесят лет.
Фразу эту даже не произносили вслух, не читали громко. Только пальцем показывали на строчки. Правда, при разговорах выяснилось, что не все работники печати понимают, когда начинается один век, когда кончается другой, что я обнаружила еще раньше по другому поводу.
Все вздыхали и сокрушенно качали головой — что теперь будет, такое написать про Сталина, а не про Джамбула, за которого тоже свернули бы шею.
Стало известно, кто писал, кто сдавал, кто читал... Всё, что положено было знать. Каждый день ждали новостей. Одни жалели Симонова, другие радовались, что пришел конец его ослепительной карьере.
Проходили дни, новостей не было. Пролетели самые горячие после "ошибки" недели, когда после "преступления" всегда бывало "наказание". Но ничего не происходило в "Литературной газете". Все были на своих местах.
Как рассосалась эта история? И почему? Постепенно стали забывать ее, а вспоминая, разводили руками.
Тогда я не пыталась понять: сама ходила еле живая от мнимых моих ошибок в издательстве "Советский писатель"... О помощи американским бандитам... Если бы не умер Сталин...
Но возвращаясь к этой истории через много лет, я поняла, что Сталину дорога была эта ошибка. Ведь он не молодился, как Брежнев, не любовался своим отражением на поверхности полированных столов, как тот.
Она была дорога ему — эта ошибка — наивной верой рабов, что он был всегда. Во все века. Привычкой к тому, что он был, был и есть. Что-то прорвалось в этой ошибке, за что казнить он не стал. Не захотел. Ну, появился на свет веком раньше — что тут плохого? Ничего плохого, а может быть, что-то и очень хорошее, приятное, символическое даже — вечный Сталин...