Сталин. История и личность

Такер Роберт

По мере развития чехословацкого кризиса в центре внимания оказался Литвинов, ставший олицетворением советской политики коллективной безопасности. Еще 17 марта 1938 г., т. е. несколькими днями позднее после аннексии Австрии Гитлером, Литвинов в газетном интервью предупредил, сколь опасна международная пассивность перед лицом агрессии, и заявил, что Советский Союз по-прежнему готов участвовать в коллективных акциях, предпринятых по согласованному с ним решению в рамках Лиги Наций или вне ее⁷¹. Несомненно, что лично Литвинов был решительным сторонником такой политики. Но он действовал как человек Сталина. Свидетельством его полной подчиненности воле последнего может служить то, что в примыкавшей к его наркомин-дедовскому кабинету комнате был установлен специальный телефон, связывавший его с работавшим в Кремле Сталиным. В тех случаях, когда наносивший визит Литвинову тот или иной иностранный представитель поднимал какой-либо вопрос, требующий

принятия политического решения, Литвинов, прежде чем ответить, связывался со Сталиным⁷². Сам он никаких серьезных решений не принимал.

Ясно, что Сталина обрадовало бы втягивание западных держав в затяжную войну с Германией. Но он не думал, что они начнут ее из-за Чехословакии. Если бы они все-таки пошли на это, то оказался бы реализованным первый из двух рассмотренных нами выше вариантов сценария войны. Можно назвать по меньшей мере две причины, которые для Сталина делали выгодной европейскую войну из-за Чехословакии. Во-первых, вооруженные силы Германии и ее западные укрепленные районы еще не достигли намеченных масштабов. Во-вторых, уступка Чехословакии Гитлеру без сопротивления отрицательно сказалась бы на балансе сил в Европе и открыла бы путь для агрессивных акций Германии на Балканах.

Как писала «Правда», если только Чехословакия уступит под нажимом Франции и Великобритании Судетскую область немцам, то это будет означать потерю ею независимости и откроет дорогу к установлению гегемонии Германии в Центральной и Юго-Восточной Европе, позволит Германии активизировать свое вмешательство в Испании, обеспечит ей надежный тыл и источники сырья и лишит Францию последних сильных позиций в Европе⁷³.

Вопрос в том, на что был готов Сталин помимо того, чтобы уговорить Прагу упорно держаться, Францию — выполнить свои договорные обязательства защитить Чехословакию в случае нападения на нее, а Великобританию — решительно выступить против немецкой агрессии? Во всяком случае, что бы он ни хотел предпринять, его возможности были ограничены. Советское общество (и особенно советские вооруженные силы) испытывало на себе, как и в 1937 г., а быть может, еще сильнее удары террора. С 27 февраля 1937-го по 12 ноября 1938 г. были приговорены к расстрелу более 3 тыс. командиров ВМФ и 38 679 армейских офицеров⁷⁴. Из 101 человека, принадлежавшего к высшему военному командованию, был арестован 91 Из них расстреляно более 80 человек. Семь из десяти оставшихся на воле военачальников были в подчинении у Сталина во времена Царицына, в том числе Ворошилов, Буденный, Кулик и Тимошенко. Среди 91 репрессированного были три из пяти маршалов, три из четырех командармов, один армейский комиссар 1-го ранга, все 15 командармов 2-го ранга, два адмирала флота 1-го ранга, 51 из 57 комкоров. В числе жертв среди нижестоящих командиров оказалось по меньшей мере 140 (из 186) комдивов, более 200 командиров стрелковых корпусов, командиров стрелковых дивизий и бригад. Арестованный в то время комкор А.И. Тодорский (он провел 17 лет в лагерях и все же выжил) рассказывает о том, что слышал, как на военном совещании осенью 1938 г. Сталин спросил у Ворошилова: «Клим, у тебя еще остались лейтенанты, которые могли бы командовать дивизиями?»⁷⁵. Вот к какому развалу привел Сталин свои вооруженные силы к моменту Мюнхена.

Если бы Сталин был готов рискнуть и вовлечь Советский Союз в конфликт из-за Чехословакии, то он должен был бы положить конец кампании террора еще в марте, когда пала Австрия, а не активизировать ее как раз в это время вслед за большим показательным процессом в начале марта 1938 г. Далее, Советская Россия оказалась перед серьезной опасностью на Дальнем Востоке. Захватив во второй половине 1937 г. в ходе войны с Китаем Пекин, Шанхай и Нанкин, японцы продолжали проверять на прочность советские границы, организовав вдоль них ряд схваток, кульминацией которых стало крупное столкновение на озере Хасан в начале августа 1938 г. Для отражения этих нападений потребовалось привлечь значительные силы Красной Армии. Даже если бы Сталин склонялся к серьезному участию в коалиционной войне против Германии, он был лишен такого варианта из-за своего твердого намерения довести Большой террор до конца. Да и имеющиеся в нашем распоряжении факты не подтверждают готовность Советского Союза выполнить свои договорные обязательства вступить в войну ради защиты осажденной Чехословакии, если это сделает Франция.

Иностранные дипломаты в СССР наблюдали, как многие их соотечественники, проживающие там, исчезали, а их консульства в разных советских городах закрывались и как в то же время Наркоминдел лишался профессиональных чиновников, с которыми они давно сотрудничали. В свете всего этого им казалось, что Россия времен Большого террора вступает в полосу международной изоляции.

Туго во время террора пришлось не только посольствам «демократических стран». В аналогичном положении оказалось и представительство Германии. Встречались с придирками некоторые немецкие граждане, посещавшие

Россию по делам. Были в значительной степени нарушены контакты посольства Германии с Наркоминделом и советскими людьми. И тем не менее немецкое посольство испытало меньше трудностей, чем можно было ожидать. Советские власти все же делали небольшие различия при проведении курса на закрытие иностранных консульств, притом в пользу Германии. Хотя ее консульства в Советском Союзе испытывали трудности в своей деятельности и на них оказывался нажим с целью добиться их закрытия, тем не менее не все они прервали свою работу. Некоторые функционировали до самого кануна войны 1941 г.⁷⁶ Немецким дипломатам разрешали посещать отдаленные районы России. После краткого перерыва в начале 1938 г. нормальные торговые отношения между Германией и Россией были восстановлены, когда 1 марта возобновилось действие до конца 1938 г. торгового и платежного соглашения, подписанного 24 декабря 1936 г.⁷⁷

То, что в это время Сталин не желал без нужды раздражать Берлин, становится ясно из ставшего теперь известным эпизода. Летом 1938 г. Демьян Бедный написал и отправил в «Правду» резко антинацистскую статью, озаглавленную: «Преисподняя». Принадлежавшая якобы перу немецкого рабочего, именем которого она была подписана, эта статья сравнивала гитлеровскую Германию с Дантовым адом. На следующий день в два часа утра Бедного вызвали к редактору «Правды» Мехлису, который показал ему рукопись статьи с резолюцией Сталина: «Передайте этому новоявленному “Данте”, что он может перестать писать». После этого, вспоминает сын Бедного, которому поэт рассказал эту историю, доступ Бедному на страницы печати был закрыт⁷⁸.

Несмотря на возникший из-за Чехословакии кризис, Сталин не свернул дела с Германией. Согласно информации, полученной в июне 1938 г. американским посольством в Москве из немецкого посольства, в апреле в Берлине состоялась беседа с руководителем советской торговой делегации. Немцы проявили интерес к получению марганцевой руды, а русские добивались поставок современного военного снаряжения.

Перед отъездом в Берлин новый советский посол в Германии А.Ф. Мерекалов сказал послу Шуленбургу, что Москва заинтересована в развитии с Германией торговых отношений. Еще дальше пошел В.П. Потемкин, сменивший Крестин-ского на посту заместителя наркома иностранных дел. Он заявил Шуленбургу: «А несчастью, единственный позитивный элемент в советско-германских отношениях в настоящее время — развитие торговых отношений»⁷⁹ В начале лета 1938 г. в европейских столицах распространились упорные слухи, будто намечается советско-германское сближение.

Пятого июня 1938 г. состоялась неожиданная встреча покидавшего Россию посла Соединенных Штатов Дэвиса со Сталиным, первая встреча советского лидера с иностранным послом. Дэвис прибыл в Кремль к председателю СНК Молотову с визитом вежливости. Не успел он переступить порог его кабинета, как через ту же дверь вошел Сталин, что позволило послу увидеть его близко. Сталин оказался ниже ростом, чем ожидал Дэвис. «В его осанке было что-то от пожилого человека, — замечает посол. — Он держит себя доброжелательно, а его манеры чуть ли не обескураживающе просты. Дают о себе знать его индивидуальность, скрытая сила и уравновешенность».

На первые, полные восхищения слова Дэвиса, выразившего убеждение, что Сталин войдет в историю «более великим созидателем, чем Петр Первый и Екатерина», благодаря достигнутым под его руководством успехам в индустриализации страны, Сталин ответил, что все заслуги принадлежат Ленину, а также трем тысячам способных плановиков и «русскому народу». Особое внимание в беседе было уделено двум проблемам, на которых сконцентрировал внимание Сталин, понимая возможности Дэвиса как канала связи с президентом Рузвельтом. Речь шла, во-первых, о предполагаемом контракте с американской фирмой на постройку для Советского Союза линкора и, во-вторых, об американских кредитах Москве, за счет которых можно было бы погасить все еще не оплаченные долги правительства Керенского Соединенным Штатам.

Дэвис не упустил возможности прозондировать почву в отношении европейской ситуации, которая в мае приобрела зловещий оборот. Сталин весьма пессимистично оценил перспективы сохранения мира в Европе. Однако показательно, что британскую политику он критиковал острее, чем Гитлера. Не упомянув о коллективной безопасности, необходимости помешать Гитлеру захватить Чехословакию, обязательствах Франции и России защитить эту страну, Сталин сказал, что правительство Чемберлена стремится усилить Германию, а тем самым зависимость Франции от Великобритании и укрепить позиции Германии в ее противостоянии России. Советский Союз, однако, уверен, заметил он, что сумеет защитить себя⁸⁰. Следует отметить, что Дэвис расценил особый интерес Сталина к приобретению линкора, постройка которого заняла бы три-четыре года, как свидетельство того, что советское участие в большой войне отнюдь не вопрос ближайшего будущего⁸¹.