Сталин. История и личность

Такер Роберт

Знаменосцем левого крыла в культурном движении выступала насчитывавшая Зтыс. членов Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), которая в 1928-1931 гг. доминировала в литературной жизни. В руководство РАПП входили секретарь ассоциации Леопольд Авербах (его сестра была замужем за Ягодой), писатель Киршон и критик Ермилов. Рапповцы проповедовали в литературе теорию «диалектического материализма», в соответствии с которой писатели должны изображать своих героев внутренне противоречивыми «живыми людьми», обладающими неким набором положительных и отрицательных качеств.

Подобный подход не импонировал Сталину. Согласно навязанному им чуть позже методу социалистического реализма, писателям надлежало рисовать персонажей своих произведений либо рыцарями без страха и упрека, либо отъявленными негодяями. Девиз РАППа («или

союзник, или враг») исключал из рядов союзников «попутчиков». Однако ситуация изменилась после ликвидации РАППа. Теперь отсутствие партийного билета больше не препятствовало таким беспартийным писателям, как Борис Пастернак и сталинский любимец Алексей Толстой, вступить в Союз советских писателей и в аналогичные объединения, создаваемые в сфере искусства вслед за постановлением Центрального Комитета от 23 апреля 1923 г., провозгласившим роспуск РАППа и других ему подобных пролеткультовских организаций¹. Предвозвестником этой акции стал состоявшийся в 1929 г. обмен письмами между Сталиным и драматургом Владимиром Билль-Белоцерковским относительно Михаила Булгакова и его пьесы «Дни Турбиных». В 1925 г. Булгаков, сын киевского профессора богословия и врач по образованию, опубликовал роман «Белая гвардия», который сразу же переделал в названную выше пьесу. Действие разворачивается в заключительный период Гражданской войны в доме русской семьи, подобной булгаковской, принадлежащей к белому стану. В конце концов семья раскалывается на тех, кто решил эмигрировать, и тех, кто, движимый чувством патриотизма, предпочел остаться на родине и связать свою судьбу с большевистской Россией. «Дни Турбиных» — первая советская пьеса, поставленная основанным в 1898 г. К.С. Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко Московским художественным театром. Сталину пьеса понравилась, и, как сообщают некоторые советские источники, он смотрел ее пятнадцать раз.

В 1928 г., в пору своего расцвета, РАПП резко раскритиковал пьесу Булгакова. Авербах и Киршон подвергли ее нападкам за то, что в ней с симпатией изображались белые офицеры, а некий левый писатель заклеймил ее за великорусский шовинизм. В том же 1928 г. Билль-Белоцерковский, хотя он и не входил в РАПП, в письме Сталину зашел так далеко, что предложил «Дни Турбиных» запретить. В своем запоздалом ответе (от 2 февраля 1929 г.) Сталин возразил Билль-Бело-церковскому, заметив, что эта пьеса есть «демонстрация всесокрушающей силы большевизма»². Тем не менее нажим РАППа оказался достаточно сильным для того, чтобы вынудить Художественный театр изъять пьесу из репертуара.

После этого Булгаков в письме Сталину поставил вопрос об отъезде за границу, поскольку у него не было возможности работать на родине. Восемнадцатого апреля 1930 г., т. е. через четыре дня после самоубийства Маяковского, Сталин ночью позвонил Булгакову по телефону (возможно, опасаясь волны самоубийств видных творческих деятелей) и, получив от писателя заверения, что он предпочитает остаться на родине, обеспечил Булгакову место помощника режиссера Художественного театра. Вслед за этим «Дни Турбиных» вновь появились на сцене⁵.

За два месяца до своего самоубийства затравленный РАППом Маяковский вынужден был вступить в ассоциацию. Но и после этого официальные охранители литературы не проявили к нему доброжелательства. В 1935 г. Лиля Брик в письме Сталину пожаловалась на бездушное отношение к ее усилиям создать в московской квартире Маяковского мемориальный музей поэта и способствовать изданию его произведений. На ее письмо Сталин наложил адресованную

Ежову резолюцию, поручив ему помочь Брик, поскольку «Маяковский был и остается лучшим и наиболее талантливым поэтом нашей, советской эпохи. Безразличие к его памяти и работам — преступление»⁴.

Несколько дней спустя «Правда» опубликовала хвалебную редакционную статью о Маяковском. В ней в благожелательном духе противопоставлялся его интерес к общественным делам эстетскому отношению к чистой поэзии. В статье указывалось, что Маяковский сумел преодолеть свой юношеский футуризм, и осуждались бюрократы, до сих пор не удосужившиеся создать музей-квартиру Маяковского и не прилагающие должных усилий для публикации его произведений. Статья завершалась высказыванием Сталина о Маяковском как «лучшем и наиболее талантливом» поэте. Рядом со статьей публиковался

отрывок из стихотворения «Домой», написанного Маяковским в 1925 г.

Я хочу,

– О.'¹ 1г ¹ •

чтоб к штыку приравняли перо, он-– .отт; С чугуном чтоб

и с выделкой стали о работе стихов, от Политбюро,

щлр у чтобы делал

¹ . к* у1чо>Мя: доклады Сталин?.

Не уйди Маяковский из жизни по собственной воле, весьма вероятно, что, подобно другим светилам левой культуры первых советских лет, он пал бы жертвой сталинского террора. Но Маяковский вовремя скончался, а сталинская похвала канонизировала его. Был создан музей-квартира, воздвигнуты памятники. В память о Маяковском названы улицы, площади, пароходы, станция московского метрополитена. Его произведения изданы массовыми тиражами. Исследование творчества Маяковского стало целой научной индустрией, а на выпускных экзаменах в советских школах неизменно предлагалась тема «За что я люблю Маяковского».

И тем не менее вскоре после смерти поэта были сняты с репертуара пьесы «Клоп» и «Баня», написанные погружавшимся во все более глубокую депрессию Маяковским незадолго до самоубийства. Первая из них — сатира на коммунистическое будущее, в котором подобные поэту яркие личности выглядели бы чудаками. А вторая — безжалостная сатира на душивших поэта напыщенных бюрократов первых лет сталинской эры.

В личной переписке Сталин иногда отказывался признавать себя специалистом в области литературы. Но подобные заявления лицемерны, поскольку тут же он авторитетно высказывался по актуальным вопросам⁶. Более того, Сталин не подавлял собственные литературные поползновения. Сочинив в юности на родном ему грузинском языке несколько стихотворений, Сталин чувствовал себя в поэзии как в родной стихии. В самый разгар террора он нашел время для работы над переводом на русский язык написанной в XII в., восхищавшей его грузинской эпической поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», повествующей о любви и славе. Переводчик поэмы Шалва Нуцубидзе был к 1937 г., как и большинство грузинской интеллигенции, арестован. Его друзьям удалось спасти уже завершенный перевод, и тот каким-то образом попал к Сталину. Ему понравилась точность перевода, и он приказал освободить Нуцубидзе, пригласил его на обед, обсудил с ним перевод и предложил некоторые улучшения. Пос-

ле этого «Витязь в тигровой шкуре» вышел в новом роскошном издании, в подготовке которого отчасти участвовал Сталин, хотя об этом не сообщалось⁷

В музыке вкусы Сталина — как и в других сферах искусства — стали законом. Он испытывал слабость к патриотическим русским операм XIX в., например к опере Глинки «Руслан и Людмила», постановка которой возобновилась в 1937 г. Но в основном это были вкусы непритязательного человека, предпочитавшего простые мелодии и популярные песни. Наряду с русскими народными песнями Сталин очень любил грузинскую «Сулико».

Он полагал, что на верный путь развития советской оперы вышел композитор Иван Дзержинский, написавший «Тихий Дон» по одноименному роману Шолохова. В основу оперы были положены песни донских казаков. Посетив в 1936 г. спектакль, Сталин и Молотов поздравили труппу с успехом и высказали некоторые предложения для улучшения постановки.

Через несколько дней Сталин присутствовал на другом оперном спектакле — «Леди Макбет Мценского уезда» на музыку 29-летнего композитора Дмитрия Шостаковича, уже завоевавшего к тому времени всемирную славу. «Леди Макбет» после премьеры в 1934 г. шла с неизменным успехом в Москве, Ленинграде, а также за рубежом. Сталин, однако, пришел в ярость, и в «Правде» появилась оскорбительная редакционная статья «Сумбур вместо музыки». В ней утверждалось, что какофоническая опера Шостаковича — это «левацкий сумбур вместо естественной, человеческой музыки». Она, дескать, может быть понята, по-видимому, лишь эстетствующими формалистами, лишенными элементарного вкуса. Подобное явно опасное «левацкое уродство», заявлялось в статье, уходит своими корнями в аналогичное левацкое уродство в живописи, поэзии, педагогике и науке⁸.