СТАНЦИЯ МОРТУИС
Шрифт:
Завершив нехитрую сервировку Хозяин вскрыл пару бутылок "Пльзеньского", свинтил пробочку с коньячной бутыли, наполнил ароматным напитком рюмки и, приподняв свою, торжественно произнес тост за встречу и здоровье присутствующих. За это мы выпили залпом и, естественно, поморщились. Пить "Наполеон" таким образом, конечно, дикость, но в такую слякоть и холод как-то не очень хотелось восторгаться букетом и, кроме того, тост - это тост. Но не успели мы закусить, как Хозяин без малейшей передышки наполнил рюмки заново и неожиданно провозгласил новый и, как он заявил, внеочередной, тост за будущую свою супругу. Как видно, нанесенный ему Антоном в пылу раздражения молодецкий укол не прошел бесследно и мужская честь Хозяина требовала удовлетворения. Но наши молодые желудки требовали ее не меньше хозяйской чести, и речь свою он вынужден был толкать под весьма энергичные движения наших рук и челюстей, да и мало кто на нашем месте совладал бы с искушением набить чрево поскорее да поплотнее, хотя слушали мы его, следует признать, с неослабным вниманием. Раззадоренный коньячным нектаром Хозяин поведал нам, что хотя жизнь и вынудила его разочароваться во многих женщинах, но, тем не менее, он не потерял еще надежды подыскать себе подходящую благоверную, притом такую, которая последует за ним не ради денег или бриллиантовых безделиц, а исключительно по любви. Он не спешит, так как в жизни всякое может случиться и ему не хотелось бы оставлять необеспеченными тылы. Правда, он также не лишен некоторых недостатков, например, выпимши иногда буянит, ибо какой истинный мужчина безгрешен, но полюбившую его женщину, он, конечно, озолотит, хотя и неверности прощать никому не намерен. Да разве он не мог жениться раньше! Мог, и не раз. Даже больше, разоткровенничался наш тамада, с некоторыми кандидатками в невесты - о чем те не могли догадываться, - он в постели такие номера и фортели выделывал, что о женитьбе потом, по его понятиям, и речи быть не могло, хотя те, исполняя все его желания и сумасбродства, может статься и лелеяли какие-то надежды, черт этих сучек разберет! Но и с такими он не скупился. Каждая хоть что-то, да от него приятное помнит. Кому - браслет, кому - кулон, кому - камушек на добрую память, без этого и мечтать нечего о том,
Разделавшись с этим тостом и отправив вслед за глотком коньяка в широкую пасть здоровенный кусок ветчины (мы послушно последовали его примеру), он немедленно вновь наполнил опустевшие рюмки, подбавил пива в кружки и, без особых предисловий, приступил к следующему тосту.
Выпьем за ваши грядущие великие успехи, золотые мои, говорил он распаляясь все больше и больше, именно за ваши, потому как за мои уже море вина испито, да и надежд моих родителей, царствие им небесное, я, если честно, не обманул. Знаю, что не обманул, так как завистников у меня по жизни, нутром чую, вдоволь, а это, дорогие мои, самый верный признак успеха. Ну да, кишка у них тонка, у сопляков этих. Я свое дело сделал, и сейчас мы, мое поколение, жирует у власти, но будущее, конечно же, за такими как вы. Очередь теперь за вами, лично вами, потому как вы молодцы, я же вижу, да и говорю о вас всегда только хорошее - соседи не дадут соврать. Котелки у вас варят здорово, язык подвешен что надо, руки-ноги на месте - я б и сам не постеснялся таких сыновей (тут я не смог сдержать кривой ухмылки, которая, кажется, не была замечена). Одно только вам скажу как на духу. Раз уж взялись за треклятущие ваши книжки, то так за них держитесь, чтоб искры из глаз и мозги пуще щек распухали. Обязательно в академики должны выйти, или, на худой конец, в профессора, иначе в жизни вам настанет каюк. А разленитесь, как многие и до вас разленились, - ничего у вас не получится и будете влачить жалкое существование с девяти до шести и от зарплаты до зарплаты. И смотрите у меня: одних только способностей ума для того, чтобы выбится в люди, то есть для продвижения вперед и наверх - а это одно и то же - совершенно недостаточно. Раз уж вы сделали ставку на знания, то этих знаний у вас должно быть больше, чем у других, иначе пропадете в жизни точно так, как многие и до вас пропадали. Вы с меня пример не берите, не надо, у меня другая ставка. Вот я, хоть и получил когда-то диплом - все честь честью, номер, печать, подпись, бумага гербовая, - но на самом деле человек неученый. Вы, конечно, спросите, друзья мои, зачем он мне понадобился? А для начала! В самом начале пути пригодился, и только, а сейчас-то он мне и не нужен совсем. Свою взятку я уже взял. За пояс любого ученого заткну и своей судьбой очень даже доволен. Все у меня есть, чего только душа пожелает. И денег у меня вдоволь, и недвижимости, и власти. Да, именно власти, потому что великая, вселенская власть мне не нужна, я не больно честолюбив, задницы пускай другие лижут. Мне с Китаем и Америкой соглашений заключать незачем, мои соглашения поскромнее будут, но хлеб с маслом и икрой они мне завсегда обеспечат (он подзакусил осетринкой и жестом призвал нас налечь на деликатесы, последнее, впрочем, было излишне). Вон там, в кабинете, сейф стоит, старый и верный дружок мой, много знает да молчать умеет, сейфуленька мой, крепость моя, эта, как ее, цитадель. К чему это я вам объясняю? Не то, чтобы вы с меня пример брали, для того особые таланты требуются, но глядите - не обманитесь, не будьте наивными дурачками, жизнь жестокая штука, катком припечатает - и не заметит. Я к вам хорошо отношусь, потому и говорю все это. Деньги - главное в жизни. Деньги - это спокойствие, достаток, здоровье, курорты, бабы, вкусная пища, удобный транспорт, обеспеченная и долгая старость, одним словом, деньги - это праздник жизни, а не бесцветное прозябание. Поэтому хорошенько учитесь в вашем университете и в академики пробивайтесь, иначе все время вам о копейке думать, и ради ее, медной, без продыха промышлять, между автобусом и такси выбирать и выбор на автобусе останавливать, и ни машины вам не видать классной, ни квартиры просторной, а у других будут, да еще и жена будет пилить и пропесочивать каждый божий день. Жены, они богатых любят, так-то! И в партию вступайте как можно скорее, у нас иначе нельзя. Не вступи я в нее вовремя, ничего бы у меня не вышло. Отец-то мой ничего путного в наследство мне кроме сметки деревенской да квартиры той не оставил. Время было такое, бедное, вот и подался он в город на заработки, да и женился там. Таких как мы тогда здесь великое множество было, мать, вечное ей спасибо и вечная память, меня и сестрицу мою с превеликим трудом на ноги поставила, старик-то в конце совсем плохой стал... В общем, навидался я в детстве голодухи, вспоминать тошно, но зато читать-писать научился, а в один прекрасный день хвать меня по башке - баста, чем я хуже других? Сметливость-то деревенская при мне была, куда городским до нас, я и сам быстро разобрался что к чему... Ну а с партией-то социальное происхождение как раз помогло. Вам, интеллигентикам, в нее вступить, кстати, потруднее будет. Одно зарубите себе на носу: думайте что хотите, как хотите и о чем хотите, дела свои потихоньку как вам надо, так и устраивайте, но на людях вы должны выглядеть первыми коммунистами. Деньги в жизни главное, но бывает иногда - по опыту знаю - что партбилет дороже денег. Сами понимайте, если анкета не в порядке, то рассчитывать не на что, к хорошей кормушке вас никто не подпустит, так уж устроено в нашей стране, черт бы ее побрал! Так здесь заведено, и никому и ничему не дано это изменить. Но вы молодняк, и с анкетами у вас наверняка пока чистенько. Таким как вы интеллигентикам дорога в партию вовсе не заказана, не так уж это и сложно. Главное, соблюдайте правила уличного движения, ищите подходы к нужным людям и по-дурацкому не спешите, вперед и поперек батьки не забегайте. Помните: что у вас в башке после семинаров по марксизму и истпарту осталось - никого не интересует; война во Вьетнаме или там переворот в Греции - не ваша забота. И без вас справятся, то этих топят в крови, то тех. Будете такие вещи близко к сердцу принимать, дела ваши - пиши пропало. Нужным людям это не понравится, потому как тогда вами, выходит, управлять трудно, вы и сами управлять хотите, и кому вы такие нужны? Чувство несправедливости, если эта самая несправедливость вас самих или ваших близких не коснется, самая вредная вещь на свете. А ежели желаете с нужными людьми общий язык сыскать, так извольте подхлопывать им на собраниях, да погромче, да так чтобы слышно было. Но не только. Пролазьте для начала на какой-нибудь ма-а-люсенький постик в комсомоле или там в профсоюзе, это любому из вас по плечу, парадов майских и ноябрьских не чурайтесь, строиотрядов тоже - пригодится это, и не скупитесь, не жадничайте, дарите, дарите что и сколько сможете тем, кто способен что-то дельное для вас сделать. Одаривайте их ценными подарками на дни рождения, на именины, на Новый Год и на Старый тоже. Предлагайте посмелее, не бойтесь - кто-нибудь да возьмет, клюнет. Приручите такого к себе, ну а потом просите, просите у него без страха, даже требуйте, такой поймет. Небольшая протекция и партбилет с хлебным местечком у вас в кармане. И без всякой очереди...
Когда часа через полтора мы, покачиваясь от выпитого, оставили Хозяина в задумчивом одиночестве и очутились наконец на свежем воздухе, я не выдержал и сказал:
– Значит, выходит, все мы круглые болваны, а этот хлыщ получает, да и всегда будет получать от жизни все, что ему заблагорассудится, так что ли? Он, значит, истинный Хозяин, а нам и сейчас на него ишачить, и всю жизнь на таких как он спину гнуть? И боятся ему нечего, так? Малого стоило бы как следует проучить!
– И проучим!
– с хмельным восторгом согласился Антон.
– Я не шучу!
– Я тем более!
И мы крепко пожали друг другу руки.
X X X
Пригласившего ее в кино молодого человека Девочка знала давно и плохо. Одно из тех случайных, "тусовочных" знакомств, о которых никогда не знаешь, с чего они начались. Да и потом, встречаясь на улице, они вежливо улыбались друг другу, произносили пару необязательных фраз и расходились в разные стороны. Впрочем, как-то раз они пошли в одну сторону и молодой человек даже проводил ее до дому. В общем, она никак к нему не относилась, ни хорошо, ни плохо; он фигурировал среди ее знакомых "третьего эшелона" и она вспоминала об его существовании лишь в минуты их редких встреч. Краткие беседы между ними бывали, как всегда в подобных случаях, доброжелательными и поверхностными. Но то было в далеком родном городе, ну а здесь, в иноязычной морозной столице, она искренне обрадовалась негаданному звонку полузабытого соотечественника. Ведь телефонный провод и был той пуповиной, что связывала ее с отечеством, каждый такой телефонный разговор напоминал Девочке о том, что там, в теплых и дорогих сердцу краях о ней еще не позабыли. Соотечественник объяснил ей, что номер телефона узнал случайно, от их общей знакомой, и вот, решил позвонить, разузнать как она себя там, на чужбине, чувствует. Они немного покалякали о том о сем, а потом молодой человек неожиданно пригласил ее в кино. Он сказал, что столичная его командировка подошла к концу, а назавтра он улетает домой, в теплые края, и хотел бы вечерком отдохнуть культурно - можно сходить в кино, билеты он, на всякий случай, уже взял. Именно так он к ней и обратился: "Можно сходить в кино". Правду сказать, она соблазнилась фильмом. В московских кинотеатрах был аншлаг, картина была, судя по многочисленным письменным и устным отзывам, умопомрачительная, Федерико Феллини, киномир охал и ахал, восхищались стар и млад, масса новых впечатлений. Одним словом, фильм стоило посмотреть, да она и раньше с удовольствием на него пошла бы, но ее всегда отпугивала длинная очередь за билетами. Итак, она с радостью приняла его приглашение. Они договорились встретиться возле входа в кинотеатр за четверть часа до начала сеанса. Молодой человек пошел по своим делам, а через часок она, наскоро надушившись, надела дубленку и выскочила на мороз. Весь день было солнечно, но сумерки начали уже сгущаться над огромным городом, повалил снежок, морозец весело щипал щеки, в свежем зимнем воздухе веяло сладостным ожиданием, а спустя минуту-другую рядом замаячил зеленый огонек свободного такси. Она отчаянно замахала рукой и, устремившись к притормозившей у кромки тротуара желтой в шашечках "Волге", ступила таки сапожком в обманчиво примерзший к асфальту сугробик. Еле удержавшись на ногах, она подбежала таки к машине, открыла дверцу, устроилась на заднем сиденье поудобнее и, переведя дух, вежливо обратилась к водителю: "К кинотеатру "Мир", пожалуйста". Мотор надрывно заурчал и такси рванулось с места, увозя Девочку в будущее.
X X X
На душе по прежнему было муторно. Ну вот и все, подумал я, почему же у меня такое неважное настроение, будто ничего и не произошло? Чего же я ожидал? Фанфар? Нет, я знал, что фанфар не будет. Знал, что вокруг ничего не изменится. Знал, что веду себя как террорист, а меня учили и учили правильно, что терроризм ни к чему доброму привести не может, в худшем случае он ведет к бесцельному кровопролитию, в лучшем - к ошибкам. Но к чему обманывать себя, при чем тут терроризм? Я сводил личные счеты и пропади пропадом вся политическая философия! Я просто не мог терпеть его циничное вяканье, его вечно улыбающуюся животную рожу, я не мог больше терпеть эту амебу с кошельком вместо мозга. Я просто хотел попортить нервы этому торгашу, пусть хоть раз прочувствует на собственной шкуре, что такое потеря. Я не в силах расстрелять его или хотя бы посадить в тюрьму, я не могу даже добиться его исключения из партии, для всего этого требуются хоть какие-то доказательства, а я знаю, знаю с его рассказов же, как эта скотина расправляется с доказательствами. Единственное, чего я добился бы легальной борьбой, так это репутации интригана, и это с молодых лет! По сути дела у меня не было выбора. Уже не было. Но даже сейчас я неудовлетворен. Вот если бы я мог теперь, сию минуту, бросить ему в лицо горсточку этого пепла и сказать: смотри, негодяй, во что я превратил наворованное тобой, и если бы вокруг стояли люди, много честных людей, и если бы они - при мне же - стали выносить из его квартиры все его добро, все эти картины, ковры, секретеры и импортные телевизоры, складывать их во дворе и выводить рядом на асфальте белой маслянной краской заветные слова: "осторожно, краденное", "смотрите все", "вор живет на четвертом этаже", и так далее, и тому подобное, вплоть даже до явных маразмов, вот тогда я был бы более счастлив. Но все равно я не был бы удовлетворен полностью, ибо таких как он слишком много, и у них есть покровители, которые куда хуже и куда опасней.
От пережитого напряжения и всех тех заплетающихся, бессвязных мыслей, что гнездились в моем мозгу, у меня пересохло во рту. Я ощутил себя букашкой, комариком, в унынии и бессильной злобе бьющемся о стекло опрокинутого на него стакана.
Живописный дачный поселок приоделся в вечерние покровы. Похолодало. Зябко передернув плечами я вскочил с заросшего мхом большущего камня и пнул тлеющий холмик ногой. Зола развеялась. Пора было возвращаться на шоссе и позаботиться о попутной машине. Я еще собирался успеть на именины моей подруги, веселье там было в самом разгаре. Жизнь продолжалась.
X X X
Там, наверху, ночь.
Его величество Сон незаметно просочился к горожанам сквозь надежно запертые на засовы двери, плотно закрытые ставни, оконные решетки, сквозь микроскопические трещинки в стенах. Повинуясь монаршей воле слипаются мало-помалу веки у злых и добрых, трусливых и смелых, уродов и красавцев, бунтарей и охранителей. Она, грозная воля эта, отменяет законы дня ушедшего и оплодотворяет потаенные надежды спящих цветными фантазиями рассвета. Всем пришла пора видеть сны: взрослым и детям, профессорам университетов и следователям по особо важным делам, бедным студентам и богатым завмагам. Сомкнула веки, должно быть, моя бедная супруга; уснула, надо полагать, дочь; сладко посапывает мой маленький внучек, ворочается в постели зять. И только мне суждено бодрствовать вечно.
В сей поздний час в моем подземном пристанище властвует тишина. День отошел, и вместе с бодрым гулом автобусных дизелей и птичьим пением автомобильных клаксонов улетучился и живой шум топающего над головой простого пешего люда, лишь изредка прошмыгнет запоздалая машина по великолепному творению дорожной техники, зеркально гладкому шоссе "Пастораль". Вначале слышится слабый комариный писк, он становится все тревожнее, а когда воздух и земля наконец вздрагивают от пронзительного визга над головой, я как наяву, как лет десять или тридцать тому назад, представляю себе Лицо. Усталое лицо утомленного буднями человека за баранкой. Обычного живого человека средних лет. Не вполне трезвого, излишне молодящегося - хотя предательская седая проседь на виске и выдает возраст, - мужчину в расцвете сил с не до конца еще исчерпанными запасами природного оптимизма. Да, я отчетливо вижу его лицо, умные глаза, высокий лоб, кажется, когда-то давным-давно мы даже были знакомы. Сегодня он задержался на даче у старого приятеля, в узком кругу отмечалась годовщина свадьбы Хозяина, и он поддался, будучи за рулем, опрокинул в себя парочку рюмашек. Всего парочку, это ведь совсем немного. И заметно повеселел. Алкоголь развязал ему язык и он наговорил много лестного соседке по застолью - симпатичной блондинке бальзаковского возраста, и она тоже мило и оживленно с ним болтала. Когда-то он ходил у нее в воздыхателях, давно забытые времена, и в глубине души был убежден, что и сейчас нравится ей. Еще чуть-чуть и он предложил бы ей вернутся в город вместе, на его машине и там, в пути, может и решился бы на что-то, она-то наверняка не прочь развеять скрытую печаль и пустоту, но, как назло, гостеприимные хозяева именно ее-то и упросили переночевать на даче, вот и пришлось в одиночестве мчать вниз, к родимой мягкой постели. Жене он порядком опостылел, та и не проснется наверное, да и ему сейчас хочется только одного - забраться под покрывало и уснуть. Итак, мой не очень трезвый водитель летит домой на всех парах и я начинаю беспокоиться за него. Ему следует соблюдать предельную осторожность. Когда родной дом так близок, особенно обидно нарваться на блюстителей порядка, это может дорого ему обойтись. В лучшем случае такая встреча основательно облегчит его бумажник. Берут, и ныне берут, как и полвека назад! И внимательным надо быть, нельзя клевать носом. До самого рассвета с улиц города изгнаны правила уличного движения, да и лихачей за полвека не перевелось, и катастрофа может подстерегать потерявшего бдительность водителя у ближайшего перекрестка. Вот тогда будет уже не до шуток, и в холодной квартире прозвучит тревожная телефонная трель, и долго еще придется кому-то ждать в длинном коридоре печального приземистого здания, пока равнодушная рука все на свете повидавшего и ко всему привыкшего эксперта не выпишет крупным четким почерком: "прекращение жизнедеятельности наступило в результате черепной травмы и последующего кровоизлияния в мозг", и вскоре после того, как свидетельство о смерти скрепят канцелярской печатью, по моему соседству поселится еще один бестелесный дух.
Но вот автомобиль мирно промчался надо мной и на некоторое время вновь воцарилась тишина. Привычный ритм загробной жизни. Это подчиняясь ему красит по утрам небосвод багряная заря, чирикают ранние пташки, озаряет окрестности ласковыми лучами солнце. Без этого ритма мое подземное существование лишилось бы смысла, будущее растаяло бы в удушливом тумане мелкой повседневной суеты, навсегла возликовал бы мрак - вечный и неотвратимый. С трепетом дожидаюсь я рождения нового дня, гулкого топота шагов, всего того, что было вчера и позавчера, и не надо мне никаких изменений, ибо они вызывают в моей душе страх, а не надежду. Утро, солнце, вечер - и так до бесконечности, больше мне ничего не нужно. Ведь утро и солнце, там, наверху, - это утро и солнце жизни, которую ты покинул навсегда. Не знаю сколько раз сменяли утро и вечер друг друга с тех пор, как меня закопали в эту разрыхленную червями почву, по понятным причинам я лишен возможности делать зарубки на внутренней стороне гробовой доски, но, полагаю, что времени прошло не так уж мало, от нескольких недель до нескольких месяцев, но навряд ли больше. Наверху пока тишь да гладь, и боже упаси нас от урагана. К счастью, сила моего воображения пока вполне тождественна силе моей воли, и желание подняться, желание вернуться обратно, к своим, не опустошает мне душу. Будь у меня полная уверенность в том, что я всегда найду достаточно сил, чтобы совладать с подобным соблазном, я был бы счастливейшим из мертвых. Но такой уверенности я, к сожалению, не ощущаю, и не исключено, что в далеком завтра мне вновь предстоит погибнуть - уже от тоски, и душа моя будет дотла выжжена ею, и тогда мне ничто уже не поможет. Разве что на земле изобретут способ оживлять мертвецов. Причем без всякого клонирования. Клон, что там ни говори, это индивид, в сущности - чужая личность, а настоящее оживление - совсем другое дело.
Ученых иногда осеняют сногсшибательные идеи. А что если упомянутый способ разрушения человеческого общества когда-нибудь действительно будет изобретен? Вот начнется потеха! Сохранить такое в секрете едва ли удастся, возникнет масса забавных, пикантных и, главное, противоречивых ситуации, срочно придется разрабатывать новое гражданское законодательство. Увы, я не настолько наивен, чтобы поверить в паломничество убитых горем потомков и, следовательно, прямых и косвенных наследников, в открытые будущим правительством многочисленные бюро по оживлению. Нет - и не надейтесь. Далеко не всякий помчится выкладывать свои кровные на это кляузное, отягощенное всяческими хлопотами дело. Ведь оживление в грядущий век вполне предсказуемого рыночного безумия бесплатным быть не сможет. Кроме влюбленных, пожалуй, только потерявшие детишек родители, да еще бездетные супруги вцепятся в это открытие мертвой хваткой. А скольким оно обернется костью поперек горла! Старики-то, хвала им, отжили свое, оставили деткам наследство, высвободили жилую площадь, а уход-то, уход за ними! Сколько нервов, сколько времени, сколько средств. И вообще, кто дал науке право так грубо и бесцеремонно вторгаться в естественное течение жизни? Неужели истории с атомной бомбой и генетическим клонированием не послужили человечеству - особенно его образованной части - назидательным уроком? Что ж, может и появится такая новая профессия - Воскреситель, да только будьте готовы выдавать Воскресителям этим бесплатное молоко плюс надбавку за вредность к повышенному должностному окладу. Опасное это будет занятие - возвращать умерших к жизни. И без порядка, без соответствующего кодекса в нем никак не обойтись. Реальностью - по крайней мере в нашей державе - станут невероятные ныне параграфы. Параграф I: Право на воскрешение предоставляется лицам с даты кончины которых прошло не менее трех лет; Параграф IV: Исключительным правом уменьшения срока указанного в Параграфе I, а также определения максимального возраста воскрешаемых лиц пользуется Президиум Верховного Совета СССР; Параграф VII: Преимущественным правом на воскрешение пользуются Герои Социалистического Труда, Академики АН СССР и Союзных Республик, Народные Артисты, Заслуженные Мастера Спорта и Матери-Героини; Параграф IX: Воскрешение не дозволяется лицам, которым к моменту кончины исполнилось семьдесят пять или более лет, кроме случаев предусмотенных Параграфом IV; Параграф XV: Воскрешение допускается лишь при наличии особой формы, подтверждающей имущественный и гражданский ценз заявителя; Параграф XXIV: Лицо подвергшееся воскрешению может быть использовано по прежнему месту работы лишь по разрешению Союзного Совмина, - и шут его знает какие еще параграфы, пункты, положения и предположения разбушуются в этом кодексе. Но мне пока не следует надеятся на достижения научной мысли, да и под кодекс я вряд ли подпаду. К черту! Так приятно вспоминать и думать, думать и вспоминать, зная что наверху жизнь течет своим чередом.