Станция спасенных грез
Шрифт:
– Нет. Не поверят! Надо действовать сейчас, пока...
– ПРОЧЬ!
Голос смотрителя обрушился на мир огромным метеоритом. Это был настоящий рев зверя, которого загнали в угол. Который понимал, что сейчас его убьют. Которому нечего было терять. Зверь, который так просто не сдастся.
Звук имел форму. Да, пожалуй, метеорит - лучшее сравнение. Звуковая волна готова была смести на своем пути все. Разрушить, расплавить, пробраться через уши в мозг и испепелить мозг.
– ПРО-О-ОЧЬ!
Раздался взрыв. Во все стороны
Нас с Тином отбросило со ступенек и повалило в траву. Я зажмурился; в ушах звенело. Открыть глаза было невозможно. Голова раскалывалась, словно ее набили мелкой галькой и изо всех сил трясли.
Сквозь пелену шума пробрался стук колес. Поезд уезжал.
С трудом распахнув веки, я поморщился. Сияние уходящего состава больно резануло по глазам. Я вскрикнул. Тин лежал рядом и постанывал, держась за голову. Я подполз к нему.
– Цел?
– тело Мишки было мягким и безвольным, но я тряс его и собирался трясти до тех пор, пока он не отреагирует.
– Цел, Тин?!
Он кивнул не сразу. Скрючившись, Мишка старательно массировал мочки ушей.
Платформа опустела. Единственная оставшаяся тень принадлежала смотрителю.
Убедившись, что Тин ничего себе не сломал, не порезал и не вывихнул, я взобрался по ступенькам. Дядя Коля полулежал, облокотившись спиной о металлический забор. Брюки изодраны, одна штанина оторвана по колено, излюбленный пинжачок распахнут, полы его были в грязи и влажно поблескивали. Смотритель так сильно испачкался, что полосы тельняшки слились в одно пятно.
– Дядя Коля!
Он был невероятно бледен. Как лист бумаги. Закрытые глаза ввалились, проступили острые скулы, нос заострился еще больше, а усы повисли, словно банный веник.
– Сашка...
– хриплым шепотом выдавил смотритель.
– Дядя Коля!
Я сел рядом с ним и охнул. Нет, это была не грязь. Пинжачок дяди Коли был в крови, а тельняшка... Она пропиталась кровью настолько, что стала полностью черной. Грудь смотрителя разворотило, и хоть в ночи я не видел подробностей, темнота все равно не скрыла широченной зияющей раны и крови, что вытекала из нее целыми ручьями.
– Что... Что с тобой?
– ладони вспотели и тут же замерзли, будто их опустили в сугроб. Я не мог оторвать взгляд от жуткой дыры в солнечном сплетении. Ему как будто проломили грудную клетку металлической трубой. Как тараном.
Смотритель превозмог себя и накрыл мою ладонь своей. Я поднял взгляд.
– А...
– вылетело у меня.
Дядя Коля посмотрел мне в глаза. Внутри меня что-то оборвалось.
Глаза. Они были бесцветными. Молочно-серыми, как поднявшийся над Дымчатой туман. Как будто он поселился в глазницах смотрителя... И в то же время зрачки будто были нарисованы - они выглядели плоско и неестественно.
Дядя Коля смотрел на меня, сжимая руку все сильнее. Мне стало больно. Я пришел в себя и первым делом закричал:
– Тин! Ти-и-ин! Аптечку,
Шелест травы. Мишка встал на ноги и засеменил к дому.
– Да не надо...
– прошептал дядя Коля.
– Я уж все.
Я пришел в ужас. Неужели на моих глазах умирает человек?
– Как это?! Нет, нет! Сейчас перевяжем и скорую вызовем. МИШ! СКОРУЮ ЕЩЕ!
– заорал я вслед убегающему другу.
Из тяжело вздымающейся груди смотрителя вырывалось прерывистое дыхание. Я прислушивался к каждому вдоху и пугался всякий раз, когда дядя Коля долго не выдыхал.
– Ты прости меня, - сказал он.
– Но мне придется оставить все на тебя. Туман... Туман поможет тебе.
– Туман?!
– Хорек мой. Я возлагаю на тебя, Оул. Ты справишься. И со вторжением тоже.
Господи, да что он такое говорит?! ОН ЖЕ УМИРАЕТ! Неужели дядя Коля лишился разума?
– Нет, - сказал он, будто прочитав мои мысли.
– Ты справишься. И спасешь Дымчатую. И всех людей. Теперь ты - Хранитель Грез.
– Как? Что? Но...
– заикался я, не в силах вымолвить хоть что-нибудь внятное.
– Слушайся во всем Тумана.
Мне показалось, что дядя Коля улыбнулся. Но все было мутным. И тогда я понял, что уже давно плачу. Слезы текли по щекам, капали на разодранную грудь смотрителя и мешали видеть.
Голоса звучали глухо. Туман овладел всем. Он оставил лишь маленький пятачок вокруг - платформу "ДЫМЧАТАЯ". Чтобы никто нас не слышал.
Пошел дождь.
– Помни историю про Сарпия, Сашка. Я рассказал тебе ее не просто так.
Я судорожно кивнул. Дядя Коля закашлял.
– А мне пора.
– Он крепко сжал мою руку.
– Я немного не справился. Перегорел. Но старался держаться. Я виноват перед тобой, Саш. И перед бабушкой. И перед...
– дядя Коля не договорил.
Он умер.
Так и не отпустив меня.
Когда я пришел в себя, вокруг были люди в белых халатах. Врачи. А еще местный участковый. На всех - тень. И все разговаривали как ни в чем не бывало. Разве что официальнее обычного и несколько отстраненнее. И никаких странностей...
Шел дождь. Или это я плакал? Наверное, все вместе. Иногда мутная пелена отступала, и я видел знакомые силуэты - дедушку, Тина, тетю Дашу и Людмилу Сергеевну. Они что-то говорили. Меня, рыдающего, оттащили от дядя Коли и даже ничего не спросили. Ничего не сказали. Помню звон побрякушек тети Даши и ее суетливые интонации, вопросы. Помню твердую ладонь Мишки на своем плече. Помню пустой взгляд дедушки. И теплые объятия Людмилы Сергеевны.
В глубокой ночи выли сирены, вспышки проблесковых маячков озаряли Дымчатую и растворялись в тумане, неприятно напоминая призрачные поезда.