Старая немецкая сказка, или Игра в войну (сборник)
Шрифт:
Но однажды их дружба чуть не развалилась из-за того, что Витька решился похитить Юркину собаку. И даже не личную собаку, а так, приблудившуюся к его двору. Однако Юрка упорно считал ее своей, хотя та жила не в доме, а на улице. Но поскольку других ребят во дворе не было, он на словах присвоил себе эту тощую дворнягу и назвал ее, кажется, Жулькой.
Витька любил собак и очень жалел их, бездомных. А тут вдруг выпал случай пристроить эту беднягу в просторный сытый дом к сыну директора хлебозавода.
…Никифор, который вскоре появится в их убежище на элеваторе, скажет им презрительно о том директоре:
– Хмырь
И ребята невольно почувствуют: он не врет. Очернять, понятно, всякий может, меньше ошибешься. Но Никифор не только осуждал, но и хвалил кого-то по делу, а не попусту. Так он сказал об одном, им известном, контуженном нищем, вечно сидевшим возле склада стройматериалов:
– Пусть его тряхануло взрывом, зато побирок он тихий и добрый. Как сказано в Книге книг: «Кроткие наследуют Землю». Всю Землю, весь земной шар!
– Что за Книга книг? – сразу вцепятся ребята, помешанные на книгах.
– Библия.
Но Библии в маминой библиотеке Витька не найдет. Там ее не было. Да еще и раньше мама строго говорила:
– От религии держитесь подальше.
– А о чем Библия? – спросили они у Никифора.
– Обо всем, – не сразу ответил он. – О жизни и учении Бога.
Друзья переглянулись. Хотели ему твердо сказать, что Бога нет, но постеснялись быть невежливыми. По правде говоря, атеизм – наверно, единственное, что щедро дала им школа. И не только им – всем. А читать их научили дома, еще до школы, пусть и по складам. Чтение – дело наживное.
– Вы говорите: кроткие Землю наследуют? – с вызовом повторил Юрка.
– Так сказано, – улыбнулся Никифор. – И не нами.
– Но ведь кроткие – трусы, – догадался Витька, куда Юрка гнет.
– Но не злые.
– Не злые, – признали и они.
– Значит, добрые? – настаивал он.
– Добрые, но не смелые, – они наступают.
– Э-э, чтобы добрым быть, столько смелости нужно! – говорил Никифор так, словно только сейчас до этого додумался.
– Если бы мы были кроткими, нас бы немцы победили, – выдвинул Витька самый сильный довод.
– Нас, кротких, довели до того, что мы победили, – вспыхнул Никифор. – И какой ценой!
Неизвестно почему, но ребята чувствовали себя при таких разговорах с ним неуютно, как бывает, когда ты неправ. Какая-то предвестная тревога, при которой одно слово решает все, как перед началом драки.
Он скажет еще что-то не совсем понятное. Будто самому себе, кажется, так:
– Да при чем тут война?.. Даже лучшие люди отравлены тем, чем дышат.
– Как это? Чем? – наморщили они свои начитанные лбы.
Он ответил заученно и безошибочно, как все взрослые:
– Вырастите, поймете.
Нет, немного по-другому:
– Вырастите, вспомните себя и поймете.
Теперь Виктор Иванович давно вырос и по своему, уже взрослому мнению, понял. Даже лучшие были отравлены – злом. Особенно если вспомнить, что он и Юрка, вроде бы добрые дети того времени, сделают с Никифором.
…Так вот о Юркиной собаке, которую Витька похитил. Не украл же. Любопытно, что бездомных собак тогда в городе и не было видать. То ли в войну погибли, то ли всех съели, как мрачно
Домашние же псы в областном городе были, они сидели на цепях во дворах частных, грубо сложенных из бесхозных кирпичей домов, домишек и просто халуп, смахивающих на сараи. В то время разрешалось разбирать развалины на кирпичи для индивидуального строительства. И при каждом возникшем доме неизменно появлялись грядки и ягодные кусты. Поэтому никак нельзя было обойтись без злых собак послевоенным новоселам.
Но тому пацану, сыну директора, собака нужна была не для охраны. Ему, видишь ли, отец разрешил завести ее в доме. А у Витьки, кроме вроде бы Юркиной, ни одной знакомой собаки в городе нет. Он и подумал: «Пусть поживет она в тепле и сытости». Что-что, а еду все ребята очень уважали. Есть им хотелось всегда и везде. Хотя хлеб был по карточкам, но явного голода не было. Скоро всем дадут огороды под картошку за городом, а селедки, хамсы и кильки на шумном базаре и без того завались – целые ряды коричневых скользких бочек. Была еще и соленая вобла, тоже в бочках с рассолом, плоская, слежавшаяся, во вмятинах. Но вку-усная!
Дом у того директора был важнецкий: большой, щитовой, финский, с застекленной верандой и крылечком. Дескать, на веранде и будет себе припеваючи жить собачка. А зимой ее, конечно, допустят и в комнаты.
Все это и напел Витьке тот знакомый мальчишка, мечтавший о собаке. Ну, они и сговорились рано утром – дело было летом – отправиться в Юркин двор, захомутать собаку и отвести ее на новое местожительство. Собака его, Витьку, знает, подпустит, а там уж только веревку привязать, и побежит за ними, как миленькая.
Господи, он совершенно не воспринимал свой поступок как предательство по отношению к другу. Он искренне считал: Юрка лишь треплется о том, что собака его собственная. Честное слово, Витька заботился только о ней, помня о злоключениях джек-лондоновских псов Майкла и его брата Джерри, не говоря уж о Белом Клыке. Но это сейчас он вроде бы кается, а тогда все было проще: надо было пристроить бездомную собаку и заодно угодить случайному приятелю. О Юрке он как бы и не думал. Витька в то время полагал, что важнее главное, а не побочное. В общем, цель оправдывает средства.
Они, ребята, не были такими уж правильными советскими мальчиками, как могут подумать после того, что произойдет вскоре с Никифором. Наоборот, их примером в жизни были не Павка Корчагин, но Айвенго, не дядя Степа, а капитан Немо. Настоящая жизнь простиралась лишь в книгах – от морей до океанов, от пампасов до саванн, от каньонов до горных хребтов, а реальная – от дома до школы и обратно. И эту докучливую жизнь нужно было просто терпеть. Но из всего, что нудно и серо жило вокруг, в них по-настоящему вошла только война, ее железное время, с привкусом ржавчины на зубах, и неподдельная доброта всех этих невыдуманных соседских тетей Галь, тетей Лен и мужество одноногих дядей Миш и безруких дядей Вань, которые спасали страну с великим лозунгом: «За Родину! За Сталина!» С этим чувством и пойдут Витька и Юрка в милицию. С тем же чувством, как они благородно считали, и погибли на фронте их отцы. И все-таки…