Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской
Шрифт:
Он ее омолитвовал, в избушки аминь отдало.
Выходивши распрестарая старуха.
— О, какие развезены старухи на станциях!
Бабушка его напоїла, накормила и распросила.
— Предоставь свою буйну голову к моїм могутным плечам, наставь на путь истинной.
— Много молодцев проежживало, да не столь много вежливо говаривало. Ложись-ко спать, поутру будем путь-дорожка смекать.
Поутру она говорит ему:
— Возьми моего худ а коня,
Он севши на коня, шапку оборонивши: «стой!» А конь ему провешьчалсе:
— В кою пору говорил, я — триста верст проскакал, да за каждой вещью будем вороч а тьсе, дак тоhда дорога не скоро коротаетсе.
Ехавши день до вечера, красна солнышка до з а кату, опять приехали: избушка стоїт и выходит на крыльце распрестарая старуха.
— Все одны старухи на станциях!
Старуха его напоїла, накормила, стала вестей спрашивать.
— Куда путь держишь?
Иван-царевич рассказавши, как девиця боhатырица отцу глаза выкопала, говоривши:
— Я ето дело роспытать хочу.
— О! глубоко загачиваш. Однако постараїмсе. Ложись-ка спать, поутру станем путь-дороженька смекать.
Поутру она говоривши ему:
— Одень мой прежней китайник с бант а ми и я тебя перекрашу, как себя. Дам котк а – баюнк а : приедешь к дому осударскому, к палатам белокаменным, теми-же воротами заежживай в крепосную ограду, што и я. Брод о вою ступью штоб лошадь шла до того столба, hде я своего коня везала. У ворот привратники, у дверей придверники, ты кланетьсе кланейсе, а рецей не говори, штоб по реци тебя не признали.
Вот Иван-царевич приезжат, идет в палаты белокаменны, его приворотники, придверники окликают.
— А, бабушка наехала, давно не бывала.
Он голову клонит, а реци не говорит.
Отворивши, заходивши во светлую светлицю, там спит-храпит девица-боhатыриця боhатырьским сном, убившись из поездочьки своей боhатырьское.
Он вытащил из-за шшоки глаза: «Отхожу ее своим пером меж ногами!» Она разметавши лежит и он подписавши на лбу: «Я твоїм колодцем коня напоїл да и колодця не закрыл».
И тут же зацерпнул воды живой и мертвой. После ефтой бытности сел на добра коня и хотел скакать через ограду. Конь провешш а лся:
— Ой, Иван-царевич, не заскакивай, мне не унести тебя, не понесут меня резвы ноги.
Не поверевши етого, ударил Иван-царевич по тухлым ребрам. Конь одним копытом
— Ох, кака невежа паласе, каку-то подлог сделала.
И увидавши в зеркало, написано у ей на лобу: «За твої насмешки отсмиялисе обратно».
Вот она выбиравши коня, которого ярчей, бойчей не было и отправлявшись в сугон.
Доехавши до старухи, спросивши:
— Хто такой, не проежжавши-ли здесь?
— Да какая-то упадь нимо ползла. Едва, едва коняшка ноги переставлял, да ты оддохни, догонишь, поспешь.
— Што-то я как больня случилась с такого разгару.
— Не желашь-ли баенку?
— Да охота-бы.
Старуха сейчас байну топить, дрова мозгляшши, худяшши, баенка тышкается.
— Мне-ка потереться охота.
Старуха трет, все время длит: ручушки стали слабы.
Отпарилась в етой баенки, нать сугоном ехать.
Приехала к другой старухи.
— Не проежжал-ли хто?
— Какой-то бродяга ехал, едва лошаденка брела.
А ета втора старуха дала ему кремешок:
«Брось и скажи: была года землена, сделайсе кременна!»
Третья старуха дас огнивце: «Будет тебя нарыскивать, напыскивать, ты брось».
Вот она едет: в том боку катышок, и в том боку катышок (Шура ухлопаласъ, угорела от сказки. Так пожалуй, возможно)ехать скоро не может. Доехала до третьей старухи, стала вестей спрашивать.
— Да какая-то шантрапашка проежжала, лошаденка едва плелась. Ты не гони порато и так догонишь.
Тут серьце раскипевши, полетевши в сугон, а Иван был успешен, бросил кремешок и стала кременна гора.
Туточка она кричавши ему:
— Сойдемся по согласию: я тебя не бить, не дуть не стану!
Упросить, умолить не могла.
— Коhда так, я вернусь за пильшиками, за долотниками.
Съездила за пильшиками, за долотниками, они сделали проезд. Вот она состигат, а Иван-царевич, сменивши у третьей старухи своего добра коня, скрыцял ему: бежи, да не подпинай-се, и бросил огнивц"e.
Загорело, запылало, пылом, оhнем.
Боhатыриця наехавши.
— Укроти реку оhненну. Я за тебя иду взамужесьво, буду покорна, винна, и починна во всякой бытности. Ведь ты засе-ел два отрока.
— Ха-а. Забыла? X… ночевал, пошшупай-ко! Ета шуточь-ка отшутиласе.
Тут она раскипеласе, захлопала в дол они.
— По весны красные будешь во белых моїх руках!
— Рано рыцишь: не заваривано. Коhда попаду, тоhда рыци.
Разъехались на Дунай реки. И стоїт Иван-царевич разъехавшись на Дунай реки. Приежжавши к отцю родителю и заходивши в спальню, в которой отець спавши при койки. Бравши за шею и сажавши на крутую жопу, давай глаза вставлять. Потом спрыснувши мертвой и живой водой.